Зимняя война. Дороги чужого севера - Александр Тамоников

Он очнулся в десять утра. Полом в землянке служили доски, кроватями — худые матрасы из ближайшей деревни, брошенной жителями. Большой популярностью в качестве одеял пользовался лапник. По ногам распространялось блаженное тепло — валенки лежали чуть ли не в печке и уже дымились! У буржуйки священнодействовал красноармеец Лузин — смекалистый сельский паренек из тамбовской глубинки, мобилизованный в армию полтора года назад. Он яростно ворошил дрова ржавым напильником, заменяющим кочергу, из печки вырывался сноп искр.

— Ноги подтяните, товарищ старший лейтенант, — проворчал красноармеец, утирая испачканное продолговатое лицо, — а то сгорите, как Жанна д’Арк… Лучше вставайте, хватит уже спать. В баке вода — она не очень холодная, я туда чуток кипятка слил.

— Где народ? — Никита сполз с лежанки. На часах почти десять, вряд ли он проспал победоносное завершение войны.

— Завтрак, политинформация… — меланхолично пробубнил Лузин.

— А ты, стало быть, сытый и все знаешь…

— Так точно, товарищ старший лейтенант… — Красноармеец старательно размазал сажу по физиономии и отправился за чурками к порогу.

Мечников сполоснул лицо, привел в порядок многослойные одежды и выбрался наружу. На дне оврага в двухстах метрах от опушки разместились еще четыре палатки. У соседей тоже вырывался дымок. Жестянка дымохода располагалась горизонтально, и палатка напоминала газующую машину. Никита вылез из ложбины по вырубленным в откосе ступеням. Утро было мрачное, плыли низкие тучи. Порывы ветра теребили макушки пышных елей. Хвойный лес был смешанный — сосны, ели, молодые лиственницы. Деревья росли нечасто, подлесок практически отсутствовал. За спиной пролегала проселочная дорога, которую периодически чистили солдаты лопатами — по ней увозили в тыл раненых, изредка доставляли цинки с патронами. Там же под обрывом пряталось озеро, откуда приносили воду. Лес гудел, жил размеренной армейской жизнью. Местность гуляла волнами, ровные лесистые участки чередовались оврагами. На востоке расположение полка замыкала каменистая гряда, на вершинах которой сидели наблюдатели. В соседнем овраге дымила полевая кухня — там собралась толпа в буденновских шлемах и серых шинелях. Меховые шапки-ушанки в армии только вводили, и в действующие части они почти не поступали. У финнов все поголовно носили ушанки. Суконные остроконечные шлемы совсем не грели, а когда боковые части отгибались вниз, закрывая затылок и щеки, головной убор и вовсе превращался в тряпочку. В некоторых частях выдавали башлыки — островерхие суконные капюшоны от непогоды — но это тоже было редкостью. Валенки в частях отсутствовали, довольствовались теплыми портянками. Вместо меховых рукавиц выдавали трикотажные. Полушубки и овчинные бекеши получали только офицеры — и то не все. В тылу полка расположился полевой госпиталь под брезентовым навесом — там было относительно тепло, и народу, как селедок в бочке, большинство с обморожениями…

Но жизнь продолжалась. Солдаты сидели на краю лощины, жадно ели из алюминиевых котелков. В соседнем овраге для тех, кто уже принял пищу, старший политрук Томский проводил политинформацию: вновь зачитывал вызубренный до дыр приказ по войскам Ленинградского округа, подписанный Мерецковым и Ждановым. Каждый солдат, до последнего коневода, знал, что Красная Армия идет в Финляндию не как завоеватель и поработитель — а как друг и освободитель финского народа от гнета помещиков и капиталистов! Советский Союз выступает не против финнов, а против финского правительства, угнетающего народ и спровоцировавшего войну с СССР. Социалистическое государство уважает свободу и независимость Финляндии, полученную финским народом в результате Великой Октябрьской революции и победы Советской власти!

В лесу горели костры, грелись солдаты, свободные от боевого дежурства, кипятили воду в котелках. Гудели на холостом ходу танковые моторы. Между машинами сновали механики в засаленных фуфайках. К полку были приписаны две танковые роты — шесть легких «Т-26» с танковыми пулеметами Дегтярева и полуавтоматическими нарезными пушками, а также четыре 25-тонных трехбашенных «Т-28», относящихся к категории средних танков. Изначально бронированной техники было больше — за последнюю неделю полк потерял четыре машины.

Прихрамывая, подошел Карабаш. После «ночного» он заметно сдал — лицо посерело, осунулось. Он постоянно ковырялся в ухе — мина взорвалась слишком близко.

— Выглядишь так себе, Семен, — подметил Мечников. — Не успело утро настать, а уже устал, как собака? В бою ты смотрелся лучше.

— Так в бою мы все орлы, товарищ старший лейтенант, — стал оправдываться красноармеец. — А стоит выйти из боя, как все болячки наружу. Шибануло вчера в башку взрывной волной. Теперь с ухом проблемы — тут слышу, тут не слышу…

— Главное, чтобы приказы слышал, — проворчал Никита. — Где личный состав?

— Кто где, — пожал плечами Карабаш. — Капитан Покровский спать разрешил — в качестве награды за ночной труд. Иванченко и Данилов дрыхнут у себя в палатке. Я вот проснулся, маюсь, как привидение… Остальным политинформацию читают. А кто усвоил, уже на завтраке…

— Стемнеет, пока они позавтракают, — буркнул взводный. — Развели, понимаешь, вольницу… Ладно, передай всем — через двадцать минут построение в овраге.

Карабаш ушел, подволакивая ногу. Никита покосился на полевую кухню — нужно успеть позавтракать.

— Товарищ старший лейтенант Мечников? — подлетел к нему жилистый лейтенант в затертой кожаной куртке, увешанной подсумками. — Лейтенант Минин, офицер по поручениям полковника Уматова.

— Знаю, лейтенант, кто ты такой, — ответил Никита. Предыдущего порученца лейтенанта Астафьева убили на прошлой неделе. Дофорсился, возомнил о своей бессмертности и решил сократить дорожку между подразделениями — вместо оврага отправился сосняком, где и был застрелен снайпером с соседней сопки.

— Вас товарищ полковник вызывает, — сообщил порученец, небрежно отдал честь и побежал греться к ближайшему костру. Мечников вздохнул, с сожалением покосился на еще дымящуюся полевую кухню…

— Разрешите, товарищ полковник? — Старший лейтенант отогнул край палатки, дождался снисходительного «да, прошу», вошел внутрь. В палатке командира полка потрескивала печка, было тепло и даже жарко. Трое офицеров оторвались от карты, пристально на него воззрились. — Командир разведвзвода старший лейтенант Мечников по вашему приказанию прибыл, — козырнул Никита.

— Проходи, старлей, — протянул руку полковник Уматов. Ему было основательно за сорок, подтянутый, темноволосый, но уже с налетом седины, кадровый военный, когда-то окончивший Ленинградское Краснознаменное пехотное училище. — Так вот ты какой, старший лейтенант Мечников… — Он отстранился и еще раз смерил взглядом приглашенного.

Протянул руку приземистый начштаба майор Суслов, за ним, поколебавшись, сделал то же самое полковой комиссар Решетов — мрачноватый, с крупными залысинами, известный своим непредсказуемым характером и умением сочетать громовые маты с лозунгами Коммунистической партии.

— Наслышаны о твоих ночных похождениях, старший лейтенант, молодец! — похвалил Уматов. — Действовал на грани, отчаянно рисковал, но с задачей справился и доставил ценного «языка». Будем ходатайствовать перед командованием о твоем представлении к правительственной награде.