Кроваво-красная текила - Рик Риордан

Я сел рядом с Лилиан на диван и сделал глоток из своего стакана. Прошло несколько лет с тех пор, как я стоял за стойкой бара, но «Маргарита» получилась вполне сносной.

— Ну, это, конечно, не «Биг Ред»… — проговорил я с сожалением.

Лилиан наградила меня ослепительной улыбкой, и я заметил у нее несколько новых морщинок вокруг глаз.

— Ну, нельзя получить все сразу.

Если смотреть на ее лицо, возникало ощущение, будто на нем всего в избытке: немного слишком большие глаза, как у кошки, зрачки с таким количеством крошечных коричневых, синих и серых точек, что они казались зелеными, крупный рот, такой изящный нос, что его можно было бы назвать остреньким, в каштановых волосах, которые сейчас доходили до плеч, проглядывали светлые и рыжие пряди, и сказать определенно, какого они цвета, я бы не смог. И еще — веснушки, великое множество, особенно заметные на загорелой коже. Каким-то непостижимым образом все вместе делало ее красавицей.

— Похоже, у тебя выдался трудный день, Трес. Я потрясена, что ты еще держишься на ногах.

— Ничего такого, с чем не справится энчилада[10]и красивая женщина.

— Ты имеешь в виду что-то определенное? — спросила она и взяла меня за руку.

Я задумался.

— Зеленые овощи или курица с соусом моль.

Она шлепнула меня по бедру и обозвала несколькими весьма неприятными именами.

Мы знали, что не имеет никакого смысла пытаться зарезервировать столик в «Ми Тьерра» в субботу вечером. Единственный способ туда попасть — это затесаться в вестибюле в толпу туристов и жителей Сан-Антонио, начать размахивать деньгами и надеяться, что примерно через час вам посчастливится попасть внутрь.

Но оно того стоило. Нас посадили около кондитерской, где каждые несколько минут из печей доставали противни с пахнувшими корицей разноцветными булочками с фруктами и орехами.[11]Рождественские фонарики все еще украшали стены, а парни, игравшие мариачи,[12]соображали примерно так же, как мухи, только были намного толще. Я пригрозил Лилиан, что позову их к нашему столику и попрошу сыграть «Гуантанамеру»,[13]если она не согласится, чтобы я заплатил за обед.

Она рассмеялась.

— Грязный прием. И ты шантажируешь меня, успешную деловую женщину!

Она обещала показать мне завтра свою галерею, маленький выставочный зал, которым владела совместно со своим преподавателем из колледжа Бо Карнау. В основном они продавали туристам произведения мексиканских народных промыслов.

— А что твои собственные творения? — спросил я.

Лилиан бросила на меня мимолетный взгляд, продолжая улыбаться, но уже не слишком радостно. Это была больная тема.

Десять лет назад, когда я уехал, Бо Карнау и Лилиан много говорили о ее перспективах — выставки в Нью-Йорке, музейные экспозиции, и то, что она изменит лицо современного искусства фотографии. Когда мир вновь открыл гений Бо (которым восхищался примерно три месяца в шестидесятых годах), Лилиан, входившая в его команду, тоже получила свою порцию славы. Теперь же, десять лет спустя, оба продавали разные редкие штучки.

— У меня теперь нет столько времени, сколько было в колледже, — сказала она. — Но я скоро займусь своими делами, у меня появилось несколько новых идей.

Я решил не развивать эту тему. После того как громадный официант с впечатляющими усами принял наш заказ, Лилиан сменила тему разговора.

— А ты как? В том смысле, что мне удалось тебя сюда заманить, но ты же безработный. Вряд ли ты сможешь легко устроиться, учитывая, что у тебя нет лицензии детектива.

— Некоторым юридическим фирмам это нравится, — пожав плечами, ответил я. — Неофициальная помощь, если требуется разобраться с каким-то не слишком чистым делом. И никаких бумаг о выплаченных за работу деньгах. У меня есть несколько вариантов. У Майи полно друзей.

В ту самую минуту, когда я произнес имя Майи, я понял, что этого делать не следовало, потому что оно легло на стол между нами, точно тяжелый кирпич. Лилиан слизнула соль с ободка своего стакана, но выражение ее лица нисколько не изменилось.

— Ты всегда можешь получить работу, которая будет заключаться в том, чтобы выселять из квартир несговорчивых жильцов, — заявила она.

— Или помогать вам продавать произведения искусства.

Она криво ухмыльнулась.

— Всякий раз, когда мне приходится зажимать в углу клиента, чтобы он купил какую-нибудь из моих работ, я понимаю, что пришло время навсегда отложить в сторону камеру и кисть.

Официант довольно быстро вернулся с мисочкой масла и корзинкой, по форме напоминающей цилиндр, наполненной самодельными тортильями.[14]К несчастью, Фернандо Асанте подошел к нашему столику вслед за ними.

— Будь я проклят, если это не сын Джека Наварра! — вскричал он.

Прежде чем я успел положить наполовину намазанную маслом тортилью, я обнаружил, что пожимаю ему руку, смотрю в загоревшее дочерна, обветренное лицо и на ряд открывшихся в улыбке и обрамленных в золото зубов. Зачесанные назад волосы Асанте были такими тонкими и так обильно смазаны чем-то жирным, что вполне могли быть нарисованы фломастером.

Я встал и представил Лилиан самому старому члену муниципального совета Сан-Антонио. Как будто она не имела ни малейшего понятия, кто он такой. Как будто кто-то в городе из тех, кто читал раздел бульварных новостей в «Экспресс-ньюз», не знал Фернандо Асанте.

— Разумеется, я помню мисс Кембридж и Праздник фейерверков. И открытие «Центра Трэвиса», на котором присутствовал Дэн Шефф.

Асанте обладал даром запоминать имена, и это, последнее, упало на наш столик, точно еще один кирпич. Лилиан слегка поморщилась, но член совета только улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ. Белый парень, подошедший с Асанте и вставший у него за спиной, терпеливо ждал с тем отстраненным, задумчивым выражением на лице, какое обычно бывает у телохранителей. Этот являл собой прекрасный образчик данного вида: рост примерно шесть футов, вьющиеся черные волосы, ботинки, джинсы, футболка и легкий пиджак, гора мышц и ни малейшего намека на улыбку.