Мера отчаяния - Донна Леон

— Я ведь предупреждала тебя, что сделаю это.

— Я иначе понял твои слова.

— Это как же?

— Мне показалось, ты утверждала, что все должны так поступить.

— Все должны так поступить, — повторила Паола, но в голосе ее уже не было прежней ярости.

— Не думал, что ты серьезно. — Брунетти взмахнул рукой, словно пытаясь этим жестом охватить все, что случилось до того, как они попали в бар.

Паола поставила чашку на блюдечко и в первый раз посмотрела ему прямо в глаза:

— Гвидо, мы можем поговорить?

Комиссар хотел было возразить, что именно этим они и занимаются, однако он слишком хорошо знал свою жену и понял, что она имеет в виду, поэтому просто кивнул.

— Три дня назад я рассказала тебе, чем они занимаются. — И, не давая ему возможности прервать ее, добавила: — А ты возразил мне, что в их деятельности нет ничего противозаконного, что таково их право, поскольку это — туристическое агентство.

Брунетти кивнул и, когда бармен подошел ближе, знаком попросил еще кофе. Тот отправился к аппарату, а Паола продолжила:

— Но ведь это неправильно. Ты это знаешь, я это знаю. Это мерзко — устраивать секс-туры, организовывать богатым — и не очень — мужчинам поездки в Таиланд и на Филиппины, чтобы они там насиловали десятилетних детей… — Он попытался возразить, но она вытянула вперед руку, останавливая его. — Я в курсе: сейчас данный вид деятельности незаконен. Но разве кого-нибудь арестовали? Осудили? Тебе известно столь же хорошо, как и мне: им достаточно лишь изменить текст рекламных сообщений, и бизнес продолжит существовать. «Радушный прием в отеле. Ласковое отношение местных жителей». Не говори мне, будто не знаешь, что означают подобные фразы. Бизнес остался прежним, Гвидо. И мне это отвратительно.

Брунетти по-прежнему молчал. Официант принес им еще две чашки кофе и убрал ненужную посуду. Дверь открылась, в помещение ворвался порыв влажного ветра, вслед за ним вошли двое мужчин плотного телосложения. Официант устремился к ним.

— Я говорила тебе, что это неправильно и что их нужно остановить.

— Думаешь, ты сможешь?

— Да, — ответила она и, предупреждая любой его вопрос или возражение, продолжила: — Не я одна, не только здесь, в Венеции, разбив витрину в туристическом агентстве на кампо Манин. Но если б все женщины Италии ночью вышли на улицу с камнями и разбили окна во всех туристических агентствах, организовывающих секс-туры, тогда очень скоро в Италии этот бизнес перестал бы существовать. Разве не так?

— Это риторический вопрос? — поинтересовался он.

— Нет, просто вопрос, — ответила она.

На сей раз сахар в кофе положила Паола.

Брунетти выпил свою чашку и только потом заговорил:

— Ты не можешь так вести себя, Паола. Ты не можешь вот так разбивать окна в фирмах, делающих то, что, по твоему мнению, они не должны делать, и в магазинах, продающих то, что, как тебе кажется, они не должны продавать. — Прежде чем она успела вставить слово, он спросил: — Помнишь, как церковь пыталась запретить продажу противозачаточных средств? Как ты на это отреагировала? Если ты не помнишь, я напомню: было то же самое — крестовый поход против явления, которое ты понимала как зло. Но в тот раз ты была на другой стороне, ты была против людей, поступавших так, как ты сейчас считаешь вправе поступать, когда пытаешься помешать другим делать то, что тебе кажется неправильным. Более того, ты думаешь, будто это твоя обязанность. — Он почувствовал, как поддается гневу, наполнявшему его с того самого момента, как он встал с постели, мчавшемуся вместе с ним ранним осенним утром по улицам города и теперь стоявшему рядом в этом тихом баре.

— Это одно и то же, — продолжал он. — Ты решаешь, будто что-то неправильно, а потом начинаешь мнить себя чуть ли не Богом, словно ты — единственная, кто может это остановить, единственная, кому открыта истина в последней инстанции.

Он подумал, что тут она обязательно что-нибудь вставит, но Паола промолчала, и он вновь заговорил, не в силах совладать с собой:

— И эта история — отличное тому подтверждение. Чего ты хочешь? Чтобы твою фотографию напечатали на первой странице «Газеттино» с подписью «Великая защитница маленьких детей»? — Сознательным усилием воли он прекратил словоизлияния. Порылся в кармане, подошел к бармену и заплатил за кофе. Потом открыл дверь и придержал ее перед Паолой.

Оказавшись на улице, она двинулась налево, сделала несколько шагов, остановилась и подождала, пока он подойдет поближе.

— Вот, значит, как ты это представляешь? Думаешь, все, чего я хочу, — это привлечь к себе внимание?

Брунетти прошел мимо, не ответив на ее вопрос.

Она окликнула его сзади, в первый раз за весь разговор повысив голос:

— Это так, Гвидо?

Он остановился и обернулся. Ее обогнал мужчина, толкавший перед собой тележку с перевязанными веревкой пачками газет и журналов. Брунетти подождал, пока он пройдет, и ответил:

— Да. Отчасти.

— И насколько велика эта часть? — язвительно поинтересовалась она.

— Я не знаю. Затрудняюсь разделить.

— Ты думаешь, именно по этой причине я так поступила?

Он ответил, поддавшись раздражению:

— Почему твои поступки непременно должны иметь смысл, Паола? Господи, ну почему все, что ты делаешь, читаешь, говоришь, надеваешь, ешь, обязательно наполнено глубоким значением?

Она долго молча глядела на него, потом опустила голову и пошла прочь, по направлению к дому.

Он догнал ее:

— Что это означает?

— О чем ты?

— Этот взгляд.

Она остановилась, вновь посмотрела на него и сказала:

— Иногда я спрашиваю себя, куда подевался тот мужчина, за которого я вышла замуж.

— А это что значит?

— Это значит, что, когда я выходила за тебя, Гвидо, ты верил во все то, над чем сейчас смеешься. — И прежде, чем он успел спросить ее, что она имеет в виду, она сама ответила: — В справедливость, правду, в возможность решить, что правильно, а что нет.

— Я по-прежнему во все это верю, Паола, — возразил он.

— Теперь ты веришь в закон, Гвидо, — проговорила она мягко, словно беседовала с ребенком.

— Именно, — согласился он, повышая голос, не обращая ни малейшего внимания на все густеющую толпу прохожих, спешивших мимо, — близился час открытия продуктовых лавок. — Послушать тебя, так моя работа глупа и грязна. Ради бога, ведь я — полицейский. Я должен подчиняться закону и претворять его в жизнь! — Он почувствовал, как его вновь охватывает ярость при мысли о том, что долгие годы она недооценивала и отрицала важность его работы.

— В таком случае зачем же ты солгал Руберти? — спросила она.