Вологодская полонянка - Полина Федорова

Таира замолчала и испуганно взглянула поверх головы Айхи: то ли почудилось, то ли действительно пронеслась по комнате старушки легкая тень, пахнув в лицо легким дуновением ветерка от быстрых крыльев.

— С чего ты взяла? — проворчала апа и, не дождавшись ответа, дернула ее за рукав шелковой рубашки.

— А? — оторопело посмотрела в глаза Айхи Таира.

— Что с тобой? Стоишь, как урусское истуканище, словно тебя в землю вкопали. Я спрашиваю тебя: с чего это ты взяла?

— Что взяла?

— Ну то, о чем только что сказала, — зыркнула на нее старушка.

— А что я сказала? — непонимающе уставилась на Айху девушка.

— Ты сказала, что у тебя никогда не будет детей, — тихо, почти не открывая рта, произнесла Айха.

Что это? Опять быстрокрылая тень? Нет, почудилось.

Таира вздохнула:

— Ильхам-хан не хочет в меня входить.

— Как это? — удивилась Айха.

— Вот так. Все кончается ласками, которыми я одариваю его. А потом он засыпает.

— А что за ласки? — как бы невзначай поинтересовалась Айха.

— Я обхватываю его плоть ладонью и делаю так, — показала несколько движений рукой Таира.

— Понятно, — нахмурилась Айха.

— Что тебе понятно? — насторожилась Таира.

— Да нет, это я так, — пробормотала ворчливо апа. — Ты вот что, попробуй-ка прийти к нему утром. В одной рубашке и шальварах. Он увидит, какая ты красивая, и сразу захочет в тебя войти.

— Ладно, — согласилась Таира.

Застать днем Ильхама в его покоях было трудно. Большую часть дня он проводил с Юсуфом. Сеид почти ежедневно созывал у себя Диваны, на которые приглашал сардара Хамида, кашанских и джукетанских беков и мурз. Часто Ильхам выезжал на день-два вместе с Юсуфом и со своими уланами на быстрых конях и джурами в тяжелой броне в ближайшие улусы и возвращался запыленный и довольный. Они с Юсуфом явно что-то замышляли, но от женщин все держали в тайне, ибо еще пращурами их было подмечено, что язык женщин слишком длинен и вовсе не имеет костей.

Все же Таира нашла момент, когда воспользоваться советом воспитательницы.

Однажды, когда она точно знала, что Ильхам никуда не уехал, она прошла в мужскую половину дома и подошла к его покоям. Джуры у дверей почтительно расступились, и она вошла. Ильхам полулежал на подушках, прикрыв глаза, и тихо постанывал. Одна из наложниц, устроившись в его ногах, щекотала ему пятки длинным пушистым пером, другая, с голой грудью и в одних прозрачных шальварах, совершенно не скрывающих ее округлых ягодиц и темного треугольника вместилища, стояла на коленях возле Ильхама, уткнувшись лицом в низ его живота. Голова ее с распущенными волосами быстро поднималась и опускалась, словно в такт словам какой-то длинной молитвы. Время от времени Ильхам открывал глаза, приподнимался на локтях, смотрел на нее, сладострастно ухмыляясь, и снова откидывался на подушки.

Таира подошла ближе и увидела, что плоть Ильхама почти вся сокрыта у наложницы во рту. Та, краем глаза заметив ханбике, испуганно подняла голову.

— Продолжай, — властно приказал Ильхам и открыл глаза. — А ты что тут делаешь? — воскликнул он, увидев Таиру, и его лицо исказилось гримасой неудовольствия. — Ступай к себе!

Круто развернувшись, Таира вышла из его покоев. Лицо ее было бесстрастно. Что ж, если ему не хватает ее ласк, он вправе воспользоваться услугами наложниц. Для этого их и держат. Таковы мужчины. Права старая Айха: им мало одной женщины, так уж они устроены.

Она прошла на женскую половину, и только тут краска стыда и негодования залила ее лицо. Конечно, мужчины повелители женщин, созданных для их ублажения. Так было во все времена. И все же есть в этом нечто, вызвавшее у нее сомнение. Почему так устроено? Справедливо ли это? Надо ли с этим смиряться?

Ответов не находилось…

А неделя шла за неделей, ночи были похожи одна на другую, как сестры-близнецы; Таира безропотно и бездумно исполняла приказания мужа, ублажая его наученной лаской, после чего оба почти тотчас засыпали.

А через месяц с небольшим повел сардар Хамид собранные им полки на Казань, дабы вернуть Ильхаму державный престол. К тому времени и в Казани было неспокойно: лазутчики сеида доносили, что родовитые почти все склонны принять сторону Ильхама, ибо раздражение против юного хана Мохаммеда-Эмина, все время заглядывающего в рот урусам, крайне велико в городе.

Особенно ненавистен был бекам и мурзам русский князь Данила Холмский, приставленный к молодому хану великим князем московским Иваном для надзору. Данила совал свой нос во все дела, и его полное лицо чревоугодника с хитрым прищуром ясных голубых глаз не раз портило настроение бекам и мурзам на ханских Диванах, куда тот заявлялся без всякого приглашения.

Конечно, коли заставит нужда, то и свинью назовешь шурином, однако в сем настырном князе у казанских вельмож никакой нужды не было. Не раз подходили советники-карачи к Мохаммеду-Эмину с просьбой выслать из Казани ненавистного князя, увещевали, пугали даже:

— Бек неверных в столице все равно что лазутчик в полковом стане. Беда от этого может случиться большая, так и державы можно лишиться, глазом не успеешь моргнуть!

Но Мохаммед-Эмин на сие молчал и только глазами зыркал. Гневался, стало быть.

А когда разрешил он русским полоняникам да отпущенникам, прижившимся в Биш-Балте, поставить в сем казанском пригороде-слободе церковь православную, кою срубили они в пять ден да о пяти куполах, — лопнуло терпение ханских карачи. Да и то сказать — шутка ли для мусульманской державы, что по вся дни пьяный поп Васька зачал вызванивать благовест на всю округу, будто в двух полетах стрелы от Биш-Балты и не Казань вовсе, а какая-нибудь Рязань или Тверь. Посему как только завиднелись полки Хамида на подступах казанских, так все ворота градские по приказаниям карачи — настежь. Еле успел выбраться из крепости да уйти по Арскому юлу к границам Руси Мохаммед-Эмин с князем Холмским да мурзами ближними.

А иначе неведомо, как бы все обернулось.

Казань поразила Таиру своим великолепием. Мало того, Чаллы по сравнению с ней оказались просто небольшой крепостицей на берегу мелкой каменистой речки.

Встречали Ильхама и Таиру в устье реки Казанки, и до самого города челн их сопровождали десятки ладей, челноков и лодок, украшенных цветными хинскими[8]лентами и просто кусочками крашеной материи. Звучала музыка и лились песни, — веселье встречающих, казалось, было неподдельным и совершенно искренним. Против одной из воротных башен в два яруса, на макушке которой, несмотря на день, горели корабельные огни, челн Ильхама и Таиры причалил к берегу, и десятки кинувшихся к нему людей вынесли его на сушу на руках.

Ильхам и Таира сошли на землю, поддерживаемые под локотки, и в окружении шейхов, имамов и мулл и направились по настеленным по земле коврам к проездной башне крепости.