Золотая шпага - Юрий Никитин

– Ух ты! – выдохнул Быховский. Его глазазагорелись. – А что потом? Почему сейчас нет такого оружия?

– В последующих боях погибли казаки, владевшие им.С ними погиб и секрет ракетного оружия. Ведь не было ни записей, нитеории… Мой отец пытался раскрыть его тайны, да знаний не хватило. Может,только поэтому и отдал меня в кадетский корпус на артиллерийское отделение,чтобы я подучился наукам. Вот так… Ну, ты прости, мне пора.

– Снова упражняться?

– Да. Час на фехтование, потом буду в библиотеке.

– А там зачем?

– Хочу просмотреть новые журналы по баллистике. Из Франциипоступили, там эта наука пошла развиваться вширь и вглубь.

– Не понимаю, – удивился Быховский. – У тебяв кармане документы об окончании корпуса. К тому же ты и так лучше всехзнаешь артиллерию и баллистику!

– Лучше всех где?

Быховский удивился:

– Здесь, в училище.

– К счастью, есть мир и за стенами училища. Как тыдумаешь? К тому же я уверен, что Бонапарт и Кутузов, тоже окончившиеартиллерийские корпуса, занимались и помимо программы.

– Так то Бонапарт!

– Разве их усердие не дало плоды?

– Завидую тебе. Я бы не смог так себя мучить. Грызтьгранит науки в то время, когда можно грызть пирожное из рук хорошенькихвоспитанниц пансиона благородных девиц!

Засядько улыбнулся:

– Я не мучаю себя. Мне и в самом деле приятнее грызтьгранит науки, как ты выразился, чем расшаркиваться перед нафуфыреннымибарышнями, изображая из себя галантного кавалера. Ну, будь здоров!

Он кивнул и пошел быстрым шагом к корпусу, здание которогоуже виднелось над верхушками каштанов.

В зале для фехтования было пусто. Кадеты младшихклассов праздновали окончание занятий, а выпускники отмечали присвоениеофицерских званий. Александр почувствовал облегчение. Он не любил зевак,толпятся и сопят за спиной, когда он исходит потом, работая со шпагой.Изображая равнодушного, на самом деле не был таким, повышенное вниманиетяготило. И если бы только повышенное внимание! Но подают советы, поучают,а сами только и умеют, что гордо держать ладонь на эфесе.

Сбросил камзол, засучил рукава и выхватил шпагу. ­Рра-а-аз!..Хорошо, но можно лучше. Рра-а-аз!.. Хорошо, но можно еще лучше. Рра-а-аз!..Хорошо, но предела совершенствованию нет, можно еще и еще лучше… А разможно, то значит – нужно.

Он не слышал, как в зале хлопнула дверь. Кто-то вошел,постоял минуту, наблюдая, затем подошел ближе. Это был Кениг.

– Все еще занимаетесь? – удивился он. –А когда ­обедали? Ах, делали перерыв? Все равно, ваше трудолюбие удивлениядостойно. Давайте присядем, юноша, у меня есть новости.

Кениг сел на подоконник, жестом велел Александру сесть рядом.Лицо подполковника чуть осунулось и пожелтело, словно все это время он провел внакуренной комнате. С тех пор как Петр Великий ввел в употреблениетабачное зелье, в департаментах и офицерских собраниях стало модным нерасставаться с трубками.

– Закончилось заседание комиссии по распределению, –объяснил Кениг. – Гнусность. Меня наверняка пригласили участвовать толькоиз-за иностранного происхождения. Дескать, не будет проталкивать своегопротеже. Просто некого.

Засядько с бьющимся сердцем примостился на подоконнике рядомс подполковником. Распределение! Завтра-послезавтра каждый выпускник получит наруки назначение, но уже сейчас Кениг может приподнять краешек завесы над всехинтересующей тайной.

– У меня не выходит из головы прошлый нашразговор, – признался Кениг. – Вы говорили, что будете жить в полнуюсилу. Как это понимать?

Александр прямо взглянул в лицо преподавателя:

– Я понимаю, что вы хотите спросить. Нет, я не будужить для собственного удовольствия. Я слишком хорошо помню, что я лишьодин из людского рода. Люди – мое племя, и я обязан сделать все для егопроцветания. Посему я приложу все усилия, чтобы род человеческий возвышался надвсеми тварями, а также и над прочими разумными существами, буде они окажутся вдругих мирах!

Кениг помолчал, потом сказал глухо:

– Удивления достойно…

– Что?

– Слышать такое дивно. От восемнадцатилетнего юноши. Вы,Александр, просто не от мира сего. Такие долго не живут. Или, скажем мягче,Господь их настолько любит, что забирает к себе рано.

Засядько похлопал по эфесу:

– Тому, кто придет за моей душой, тоже придется вспотеть.

Кениг усмехнулся, но глаза оставались серьезными:

– Трудно вам придется, Засядько. Ведь у вас нет влиятельныхродственников? А для успешной карьеры необходимы прочные связи. Все наэтом держится. Связи, родственники, вельможные покровители… Почти каждыйвоспитанник пользуется протекцией. И поступали сюда по протекции, иполучили распределение по протекции. Туда, где можно быстро сделать карьеру.В Санкт-Петербург, на худой конец – в Москву. Или за границу. За васникто не вступился на совете во время распределения. И это сказалось…

– На чем? – тревожно спросил Александр.

– Для вас места в Санкт-Петербурге оказались закрытыми. Ихуже заранее распределили между отпрысками титулованных ничтожеств. В ходбыли пущены взятки, нажим, высочайшие указания…

Он замолчал, и Засядько спросил осторожно:

– А куда я?

– В глушь – в десятый батальон, квартирующийся вХерсонской губернии. Где-то среди степей.

Засядько, опустив голову, задумчиво покусывал верхнюю губу,на которой уже пробивались черные усики.

– Жаль, конечно… Собственно, в столицу я и не рвался. Чтомне там? Балы, светское общество, придворный мир… Всего этого я и так лишениз-за невысокого происхождения. А вот то, что не получил назначениякуда-нибудь за границу, жаль…

– Жаль, – подтвердил Кениг. – Правда, Петербург вытоже недооцениваете. Там не только балы и светское общество. Высший генералитеттоже там. В этом проклятом мире зачастую достаточно красиво поднятьслетевшую с генерала шляпу, чтобы получить повышение в чине!

Засядько расхохотался. Смеялся он весело и заразительно, такчто и хмурый Кениг тоже не удержался от улыбки. Но он тут же согнал ее с лица ипродолжил так же строго:

– А вам нужно годами подвергать себя смертельнойопасности, питаться из солдатского котла, жить едва ли не в одном помещении сосвиньями! А бывшие прапорщики, попав в Петербург, тем временем станутполучать чины.

Засядько молчал. Кениг быстро спросил:

– Вам нравится такое положение вещей?

Юноша сдвинул брови, некоторое время раздумывал, потомответил уклончиво: