Золотая шпага - Юрий Никитин

– Смерти захотел, паныч? – спросил атаман свистящимголосом.

Александр кивнул на двух распростертых:

– Один из них это уже говорил… Угадай который.

Он внимательно следил за обоими. Второй начал обходить егосзади. Александр сделал вид, что не замечает, сам поворачивался до тех пор,пока его тень не упала прямо перед ним. Вечер был близок, тень удлинилась,вытянулась.

– Ты еще можешь уйти живым, – предложил атаман почтидружелюбно.

– Вы трое тоже, – ответил Александр. Его сердцеколотилось учащенно. – Но это сейчас. Через две минуты этого уже не будет.

– Почему же? – спросил атаман.

– Да хотя бы… ну… хотя бы… потому!!!

Он резко шагнул влево, пригнулся и, не глядя, ударил саблейназад. Там раздался вздох, всхлип, что перешел в стон. Александр неоглядывался, держал глазами атамана. Тот заметно побледнел, несмотря насмуглоту.

Александр на всякий случай отступил еще, заставил атаманаповорачиваться вместе с ним. Сзади тяжело грохнуло. Александр рискнул на мигбросить взгляд назад, тут же повернулся к атаману. И – вовремя: тот ужелетел в прыжке на него, сабли звякнули, но атаман тут же отпрыгнул. Он не зрястал атаманом: сразу почуял в молодом паныче более сильного бойца.

Александр наступал, острие его сабли было все времянаправлено в противника. Одновременно он держал глазами и последнегоразбойника, тот удерживал коней, что зачуяли кровь и снова пробовали понести, иперепуганных пассажиров. Толстяк с причитаниями ползал по траве, что-тособирал, а пожилая женщина забилась в глубь кареты. Юная девушка замерла вдверном проеме. Кулачки были прижаты к груди, невинно голубые глаза следили засхваткой неотрывно.

– Пощади, – прошептал атаман, – дай уйти…

– Дал бы, – ответил Александр, – если бы ты,мерзавец, не ударил беззащитную женщину!

– Но она…

– А так я дам только уползти!

Он отбил дурацкий удар, острое лезвие его сабли холоднои страшно блеснуло на солнце. Атаман закричал надрывно и страшно, рука ссаблей отделилась от тела и упала в двух шагах. Из обрубка брызнула кровь,белая кость мгновенно стала красной.

Александр обернулся к последнему, что все еще удерживалконей, предостерегающе направил окровавленное острие в его сторону:

– Держи коней!.. Вздумаешь бежать, знай: я догоняю оленя иломаю ему шею.

Разбойник часто закивал, глаза его были как у большойиспуганной птицы. Это был крупный малый с глупым простодушным лицом. Александрповернулся к девушке. Сердце его дрогнуло, никогда еще не встречал такой чистойи трогательной красоты. Ее ясные глаза смотрели с восторгом, лишь на мигопустились на его обнаженную грудь, широкую и со вздутыми валиками грудныхмышц, где только-только начали расти волосы, щечки зарделись, и она поспешноподняла взор.

– Спасибо вам, – сказал он искренне.

Она зачарованно кивнула, соступила вниз, не отрывая глаз отего лица. Нога ее промахнулась мимо подножки. Она ощутила, что падает… и черезмгновение ее обхватили сильные горячие руки, крепкие, как корни дуба. Она удариласьо твердое и инстинктивно прижалась к этому твердому, чувствуя, что это самоенадежное место на свете. Ноги ее не касались земли, и она наконец поняла, чтовисит в воздухе, прижавшись к обнаженной груди юноши, горячей и с широкимипластинами грудных мускулов.

Она услышала, как мощно бьется его сердце, услышала запахего кожи, по телу прошла теплая волна, руки и ноги отяжелели. Все, чего онахотела всем существом, – это остаться вот так навсегда, навеки, быть в егоруках, таких надежных, сильных и горячих.

С огромным трудом, преодолевая себя, она заставила своируки упереться в его грудь, и он сразу же поставил ее на землю. Позже онапоняла, что это все длилось лишь кратчайшее мгновение, и он, скорее всего, дажене ощутил, что задержал ее в своих объятиях… а то и вовсе он ее не задерживал?

Она не отводила от его лица завороженных глаз. Он был высок,широкоплеч, с длинными мускулистыми руками. Черты лица были правильными, ноизлишне резкими. Он был смуглым, загорелым. В черных как смоль волосахпроскакивали синеватые искорки, брови были как черные шнурки, а глазатемно-карие, глубокие.

В нем чувствовалась звериная мощь, даже угроза,настороженность и готовность отвечать на удары. По тому, как мгновенноподхватил ее, она поняла с трепетом, что он, разговаривая с нею, все еще видитместо схватки, готов к неожиданностям, к новым разбойникам, а тонкие ноздрикрасиво вылепленного носа раздуваются хищно потому, что чуют запах крови!

Она с трудом перевела дыхание, грудь ее вздымалась, какволна в бурю, переспросила слабым голосом:

– За что спасибо? Что дала вам возможность подраться?

Голос ее был дрожащий, но чистый и мелодичный, каксеребристый колокольчик.

– Нет, – ответил он с неловкостью. – Я нелюблю драться. За то, что не подняли визг. Здесь так божественно красиво итихо! И жаль нарушать такую тишину.

Из кареты с криком высунулась женщина. Оглядевшись, оназавопила истошным голосом:

– Грабят!.. Помогите!.. Спасите, кто в Бога верует!

Девушка посмотрела на Александра виновато:

– Простите ее. Это моя тетушка.

– Сглазил, – ответил он с улыбкой. – Что ж, рядомс ангелами всегда что-то для равновесия… Кто этот господин, что прополз вокругкареты уже верст десять?

Он подал ей руку. Ее трепетные пальцы опустились ему налокоть. Вместе вернулись к карете. Женщина перестала кричать, бросилась к нему:

– Вы нас спасли! Вы один разогнали всю эту ужасную шайку! Выпросто Геракл…

Его передернуло, будто попал под струю холодной и грязнойводы. В каждую эпоху свои любимые слова и сравнения, в эту – всехсравнивают с героями Эллады. А стоит сказать «тридцать три», как любойдурак, не задумываясь, радостно выпаливает: «Возраст Христа!», не важно, идетли речь о возрасте женщины, несчастьях или зубцах на башне. Если его еще ктосравнит с Гераклом, он начнет брызгать слюной и бросаться на людей.

– Полноте… – ответил он учтиво. – Это всего лишьобнищавшие крестьяне. Голод толкает не на такие зверства! Ваши слуги сбежали, ябы вам посоветовал взять этого малого, что держит коней. Он сам похож на коня,коней наверняка любит, вон как держит нежно, и будет ходить за ними, как зародными. А тех трусов стоит вернуть в деревню.

Женщина отшатнулась:

– Этого… душегуба? Да ни за что! По нем Сибирь плачет!

К ним подошел дородный мужчина, обеими рукамипридерживал сползающий парик. Пухлое поросячье лицо еще не покинул страх. Самон дрожал и пугливо озирался.

– Они… уже не вернутся? А что делать с этими?..