Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов

– Она была вложена под иконку, что лежала рядом с купеческим скелетом, – быстро ответила светловолосая, с большими и очень умными глазами девочка по имени Аня. – Её не сразу заметили, а потом вон Максик, – девочка показала взглядом на скромно стоявшего рядом подростка, – подобрал эту иконку. А потом мы хотели её почистить, вынули из рамки, а там вот эта записка и оказалась.

– Хорошо, что не выбросили, – с серьёзным видом проговорил Максим. – Она ведь вам пригодится?

– Вполне может быть, – ответил Репнин и положил записку в карман пиджака. – А кто кроме вас видел эту записку? Понимаете, ребятки, это очень важно.

– Никто, – за всех ответил третий из друзей, брат Ани Петька. – Мы её никому не показывали, только деду Семёну. Правда, тогда у него в гостях был дед Андрей. А так… Нет, больше никто о записке не знает.

– Поня-ятно, – неопределённо протянул следователь.

– Икона та у моего деда Семёна и сейчас стоит, – дополнил друга Максим. – У них с бабой Маней много всяких икон на полке в углу. Перед ними ещё лампадка горит всегда…

– Хорошо, вы молодцы. Скажите-ка теперь, – продолжил расспрос Тимофей Кузьмич, – кто ещё в эти дни гостил или продолжает гостить в Сосновке?

Из перечисленных ребятами гостей сосновских стариков Репнин проявил интерес только к двоим. При более тщательном рассмотрении один из них сразу выпал из списка подозреваемых, а вот второго взяли с поличным. Прознав о начавшемся следствии, он решил ночью сбежать из Сосновки. Дорога была одна – по гати через Сивкино болото. Здесь-то он и попал в руки оперативников, как всегда помогавших Тимофею Кузьмичу. Дорогой фолиант в целости и сохранности вернули законному наследнику – купеческому внуку, Василию Гавриловичу Подрядову, известному на всю область своей добродетельностью владельцу крупной строительной фирмы «Уралстройсервис». Через какое-то время он передал Острожскую Библию в краеведческий музей, а незадачливого похитителя взял на поруки и устроил на хорошую работу. На том дело закрыли.

И вот теперь, десять лет спустя, Тимофей Кузьмич вспомнил о переданной ему школьниками записке. Она наверняка должна была сохраниться в деле. Своими соображениями Репнин поделился с зятем:

– Ты, Шура, подними это дело и посмотри записку. Задницей чую, кто-то о ней ещё прознал, не иначе. Слушай… – Тимофей Кузьмич возбуждённо закрутил по привычке левый ус. – А что если кто-то из тех ребятишек?.. Да нет, не должно бы…

– Исключать ничего нельзя, Тимофей Кузьмич. Вы же сами меня всегда предупреждаете об этом. И правильно! Я обязательно прослежу житьё-бытьё тех школьников за последние десять лет.

– Проследи, Шура, проследи, – согласился Репнин. – Только пока молча. Всякое, понимаешь, может случиться, задницей чую. Наше дело такое…

Больше своими мыслями Тимофей Кузьмич не стал делиться ни с кем. Он не любил раньше времени выставлять появляющиеся версии на всеобщее обсуждение, а тем более вести их разработку, пока сам окончательно не уверится в реальности возникших предположений.

Звонок в дверь отвлёк художника-реставратора Павла Николаевича Кузнецова от компьютера, за которым он обрабатывал фотоснимок копии «Чёрного квадрата» Малевича, поступившей вчера в его мастерскую на реставрацию. Полотно в общем-то неплохо сохранилось для своего девяностолетнего возраста, но его владелец, молодой напористый обладатель дедова наследства, как он заявил при регистрации заказа, настаивал на необходимости косметического поновления. Причём срочно. Ну что ж – кто платит, тот и музыку заказывает.

Сунув ноги в поношенные тапочки, без которых для Павла Николаевича немыслимо было пребывание в домашних условиях, и на ходу заправляя рубашку в вылинявшие джинсы (в отличие от тапочек, мужской халат в этом доме с презрением отвергался как верх мещанства, с детства ненавистного), он заторопился в прихожую.

– Привет, старик! Не ждал? А я в вашем районе по случаю оказался, и дай, думаю, забегу. Давно не виделись.

– Здорово, Серж, проходи… Конечно, не ждал. Тебе и позвонить-то лень, а не то что объявиться собственной персоной. Снимай свои меха, проходи.

Чтобы не мешать другу раздеваться в крохотном коридорчике, Кузнецов вернулся в комнату, служившую и гостиной, и кабинетом одновременно, и с нетерпением стал ждать гостя.

– Ну наконец-то! Дай хоть поглядеть на тебя. Считай, с весны не виделись.

Сотрудник городской «вечёрки» Сергей Михайлович Шведов ни характером, ни внешностью не походил на своего друга – высокого, сухопарого художника Кузнецова, который, несмотря на недавно стукнувшую сорокапятку, оставался по-прежнему импульсивным жгучим брюнетом с едва пробивающейся сединкой на висках. Зато умеренная полнота, заметно поредевшая сивая шевелюра, подпираемая неброскими бакенбардами, и серебристая щётка аккуратно подстриженных усов на волевом лице придавали Шведову некоторую солидность. Говорил он просто, без манерности, громко, размеренно и чётко, по-уральски слегка поокивая. Жестикуляцией не злоупотреблял, но когда горячился при разговоре, то мог очень выразительно усиливать руками восприятие сказанного им самим или собеседником.

– А уже зима, скоро Новый год, Рождество. Представляешь, пятнадцатый год двадцать первого века. Боже, как летит время! Того и гляди состаримся мы с тобой, Паша! – потирая замёрзшие руки, Шведов обошёл коричневый прямоугольник журнального столика посередине комнаты, служивший Павлу Николаевичу рабочим местом. Остановился, разглядывая на мониторе «Чёрный квадрат».

– К реставрации готовишься?

– Да, приволок один чудак своё унаследованное сокровище. Хочет подновить и продать, скорее всего. Между прочим, неплохие деньги может получить.

– И получит. Не сомневайся. А ты хотя бы нормальную цену назначил за работу? Или как всегда, за «спаси Господи»?

– Нет, мне сейчас деньги во-от так нужны. – Павел Николаевич сделал характерный жест у подбородка. – И что ты думаешь? Даже не рядился!

– Крутой, видимо. Может, из князей каких-нибудь новоявленных? Их сейчас полно развелось: то князь, то граф… Куда ни плюнь – того и гляди в «их сиятельство» попадёшь. Чудно́, честное слово.

– Я, грешным делом, тоже так подумал. Полотно, конечно, не авторское, но копия превосходная, причём давняя, судя по кракелюрам[32]. А такие вещи, брат, по простым рукам не ходят. Да мне без разницы! Не в полицию же заявлять. Мы с тобой, Серж, этой правды-справедливости наискались за свою жизнь. И остались при своих. Впору аскать[33]начинать, чтобы концы с концами свести.

– Ну, старик, ты чего-то пресно заговорил. Гробовые, что ли, копишь? Так вроде рановато ещё, – громко рассмеялся Шведов.

– Типун тебе на язык! «Гробовые»! Летом мы с Верой решили автостопом на Кавказ махнуть. А что? Тряхнём стариной, похиппуем месячишко, как бывало. А то: «гробовые»! Тоже мне, придумал.