Кончина СССР. Что это было? - Дмитрий Несветов

Но не только этим. Напомню, что происходило в этот момент в Центральной и Восточной Европе. Там стремительно падала власть коммунистических и социалистических партий, гораздо активнее шли политические перемены. Еще немного, и начала бы рушиться уже мировая социалистическая система. Советские руководители получали информацию из первых рук: им ежедневно докладывали, в том числе и по линии разведки, КГБ, все, что там происходит. Понятно было, что режимы не выдержат. И они представляли себе, какой эмоциональной силы будет информационный удар, когда одна за другой эти страны будут переходить на дорогу демократического развития в западном, европейском смысле, а СССР будет прежним, и на все это нужно будет реагировать.

Вот чтобы не допустить возникновения такого контраста, отрыва СССР от волны демократизации, явно назревавшей в Центральной и Восточной Европе, Горбачев решился ускорить политические перемены, которые, может быть, в другой обстановке он все-таки отложил бы. Но это действительно был роковой шаг, ведь коммунистическая идеология и Коммунистическая партия могут контролировать ситуацию только в режиме монополии и они не рассчитаны на прямую политическую борьбу и прямую дискуссию.

…И на прямую политическую конкуренцию.

Публичную конкуренцию, совершенно верно. И вот, допустив формирование легальной оппозиции и подставившись под ее критику (а критика была очень мощной, потому что в оппозицию тут же хлынула вся творческая интеллигенция – они умели говорить и писать и делать это ярко и убедительно), под этот удар, Горбачев, конечно, получил не столько поддержку, сколько обратное – его загнали в угол.

Любопытно, что сам Михаил Сергеевич в какой-то момент, видимо, это понял, потому что в сонме всех этих нескончаемых юбилейных интервью ( к 20-летию распада СССР. – Д. Н. ) было развернутое интервью Горбачева, в котором он утверждал, что одна из главных, самая главная его ошибка в период перестройки, пожалуй, состоит в том, что он не успел реформировать КПСС. Это как раз ровно на той же линии. Иными словами, лидер не озаботился серьезной – аппаратной, содержательной и интеллектуальной – поддержкой собственных начинаний.

Нет реформатора без партии даже в малой стране, а в колоссальной империи он обречен. Реформатор-одиночка или небольшая группка – они обречены. Нужна реформаторская партия, а у него ее не было.

Похоже, что не было. И вот пришел май 1989 года, этот вот выхлоп энергии, действительное освобождение воплощенной в представительных формах организации власти дремавшей народной воли. Я имею в виду Первый съезд народных депутатов СССР – все эти включенные приемники на улицах, ажиотаж, удивление… Я хорошо помню: от автобусной остановки до дома можно было добежать, оставаясь в курсе всего происходившего на съезде, потому что все форточки были открыты и отовсюду (и по радио, и по телевидению) шла прямая трансляция из Кремлевского Дворца Съездов.

Так вот освобождение. Понятно, что оно было ожидаемо, но, видимо, нужны были какие-то конструктивные, содержательные формы, чтобы правильно направить, правильно канализировать эту освободившуюся волю, желание участвовать и содействовать власти, влиять на власть и вершить власть. Этого же не было сделано. И эйфорией, в том числе интеллигентской эйфорией, о которой вы говорили, по большому счету все и закончилось. И никакой содержательной поддержки власти в реформах это общее возбуждение не оказало. Или я ошибаюсь?

На самом деле любая система, чтобы работать, должна иметь, во-первых, необходимый минимум динамики, обеспечивающий развитие, а во-вторых, некий минимум устойчивости. Динамику-то он (Горбачев. – Д. Н.) придал, а устойчивости не создал. Смотрите, что получилось: вся эта демократическая коалиция, демократическое движение, которое возникло после выборов 1989 года (еще были выборы 1990 года – местные выборы), движение «Демократическая Россия», которое тогда возникло, организовалось и было самым массовым движением в России после Коммунистической партии, оно победило на выборах в 20 крупнейших городах России, включая Москву и Петербург. Это уже был 1990 год. И возникли такие как бы два центра силы: правящая Коммунистическая партия и эта организованная демократическая оппозиция, причем не только сотрясавшая трибуны и газетные страницы, но и имевшая уже очаги (в 20 крупнейших городах она была уже у власти). И в этой ситуации была возможность придать устойчивость этой системе?

Коммунистические реформаторы должны были предъявить народу некую внятную программу реформ, выразить готовность ее реализовать в какие-то разумные сроки, а оппозиция должна была их подталкивать, будоражить, двигать, не давать останавливаться, требовать большего, чтобы иметь разумно необходимое. И эта система была бы более или менее равновесной. К этому, кстати, демократическая оппозиция (я как один из ее создателей и руководителей утверждаю) была готова. По всем нашим планам, мы готовились 10–15 лет быть в оппозиции (это планы 1989–1990 годов), и никто даже помыслить не мог, что власть вдруг свалится нам на головы. Быть в оппозиции и критиковать коммунистических реформаторов – заставлять их двигаться дальше, не застревать, понимаете?

А что нужно было Горбачеву? Действительно, он не предъявил внятной реформаторской программы с целями и сроками. Заявлялись программы – в частности, программа «500 дней»[2] Явлинского, которую незаслуженно осмеивают (якобы там о том, что за 500 дней можно рай создать; ничего подобного, это просто первоначальный набор мер, которые в течение 500 дней нужно было принять, а вовсе не построение капитализма в короткий срок). Эта программа разрабатывалась Явлинским вместе с лучшими нашими экономическими умами, она была вполне разумной. Допускаю: может быть, что-то еще можно было создать кроме нее, но внятной программы реформ Горбачев не предъявил.

Нечем было оппонировать, нечего было предложить в качестве разумных мер – получилось так.

Не организовал вокруг себя некого подобия политической организации. Надо было призвать всех коммунистов, которые за него, за его программу. Сначала принять программу, потом призвать всех, кто поддерживает программу, может быть, выйти из Компартии и объединиться во что-то новое, социал-демократическое вокруг Горбачева и его программы, а мы бы оставались в оппозиции. Это было бы разумно, это была бы политическая конструкция, которая могла обеспечить позитивную динамику в стране.