Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

Наверное, Ибрагим потерял тогда сознание. А когда очнулся, призрака рядом уже не было, голова шахзаде покоилась на коленях пристроившегося рядом безумного султана Мустафы. Лицо султана наклонялось над лицом юноши, глаза лихорадочно блестели:

– Ты тоже их видишь, да? Скажи, ты видишь их?

– Их? – Кажется, Ибрагиму удалось вместить достаточно чувств в одно это тихое слово, потому что Мустафа энергично закивал:

– Да, их. Тех, что ходят здесь без спросу. Тех, кому принадлежит это место на самом деле.

– Я их вижу, – тихо застонав, признался шахзаде.

В голове разом мелькнула, казалось, сотня мыслей. Неужто и вправду дворец принадлежит призракам? Можно ли верить султану в этом вопросе? Неужели так сходят с ума или и впрямь султан единственный зрячий здесь, а остальные жалкие слепцы? И даже если так, то как вести себя дальше? Все же султан рядом, пускай он и дядюшка, которого жаль и одновременно стоит побаиваться. Ведь безумен там султан или нет, а стоит ему пальцем шевельнуть – и голова одного бесталанного шахзаде вполне может слететь с плеч…

Мустафа блеснул глазами и вдруг словно разом потух. Отстранил Ибрагима, встал, вгляделся в юношу, одновременно пристально и беспомощно:

– Ты… ты их видишь, а я вижу тебя. Кто же ты?

Ибрагим растерялся, а Мустафа продолжал настаивать:

– Кто ты? Назовись!

– Я… я шахзаде Ибрагим, сын султана Ахмеда и Кёсем-султан…

Бесполезно: султан словно бы и не слышал. Продолжал твердить: «Кто ты?» – и, возможно, готов был уже позвать охрану. Что же делать? А может, сбежать, пока султан не в себе, а потом отрицать все, будто ничего и не было?

Тогда-то и появился четвертый призрак. Женщина, невысокая, изможденная, словно давно заболевшая и так и сошедшая в могилу из-за снедавшей ее хвори. А ведь когда-то была красивой, это даже Ибрагим мог сказать, пускай и не интересовался никогда всерьез женской красотой. И одета богато, совсем как матушка.

– Это сын Махпейкер, – сказала она негромко, и Мустафа просиял, словно услышал что-то крайне приятное. Развернулся к Ибрагиму и требовательно спросил:

– Правда, что ли? Ты – сын Махпейкер?

И что тут поделаешь? Ибрагим растерянно захлопал ресницами, но женщина за плечом султана требовательно кивнула, и шахзаде покорно повторил:

– Да, я сын Махпейкер.

– Ну так это же другое дело! – возликовал султан. – Сын моей сестры – мой брат! Идем, я угощу тебя халвой и персиками!

Ибрагим послушно последовал за султаном. Женщина куда-то делась – растворилась в воздухе, не иначе! – а молодой шахзаде шел вслед за Мустафой и слушал, как тот рассказывает о призраках. Рассказывал султан сбивчиво, часто забывая, о чем начинал рассказ, и перескакивая с пятого на десятое, но Ибрагиму все равно было интересно. А еще нравилось, как придворные провожают их обоих перепуганными взглядами.

Странное удовольствие и, наверное, не слишком пристойное, но все равно приятно.

Лишь одна мысль после той прогулки мучила шахзаде, и, улучив минутку, он поинтересовался у матушки:

– Тебя и впрямь когда-то звали Махпейкер?

– Где ты услышал это имя? – удивленно подняла тонкие брови Кёсем-султан.

– Султан называл тебя так, – склонил голову Ибрагим. Почему-то не хотелось рассказывать о призраках и странной женщине, ведь тогда придется поведать и о чудовищном незнакомце… А так, если вдуматься, он ведь сказал чистую правду: султан Мустафа и впрямь имя это называл!

Кёсем-султан тихонько вздохнула:

– Да, меня действительно звали Махпейкер… очень-очень давно.

– Здорово! Когда у меня будет жена, назову ее в твою честь, – радостно сообщил Ибрагим и, рассмеявшись, побежал по своим делам. Мало ли у шахзаде забот?

Он не видел, как страдальчески изогнулись губы могущественной султанши, как на миг прикрыла она лицо изящной ладонью, прошептав горестным шепотом:

– Дай Аллах, чтобы так и было, мальчик мой, дай Аллах…

Ничего этого шахзаде Ибрагим не видел и не слышал. Его переполняли бурные чувства: гордо шествовал он по коридорам, высоко задрав подбородок. Подумать только, султан и он могут подружиться! Они вдвоем могут путешествовать по дворцу, разговаривать с призраками! Наверное, и от того, злого, вдвоем как-нибудь отобьются. Особенно если попросить о помощи да хотя бы ту женщину, а то и старика с юношей…

Шторы колыхались за спиной юного шахзаде, словно не сквозняк шевелил их, а невидимые фигуры держали совет меж собою о том, что делать дальше, спорили, махали руками… Кажется, так ни к чему и не пришли, разбрелись восвояси, позволив юноше пройти, дав ему жить и дышать.

Но с тех пор султана Мустафу в его прогулках часто сопровождал племянник Ибрагим. И это, кажется, приносило султану облегчение в страданиях его. А юный Ибрагим… ну, ему не повредит.

Даже если и повредит – не один наследник у Оттоманской Порты. На всех трона не хватит.

* * *

А все-таки хорошо знать дворец, даже не как пять пальцев своих, а как каждую морщинку у глаз, пока все еще прекрасных, но уже начинающих стареть, как украшения свои, которые перебираешь в одиночестве в тиши собственных покоев. Как старую колыбельную, что напевала каждому из своих сыновей, кроме одного, самого дорогого сердцу…

Кёсем-султан часто пользовалась теми знаниями, что усвоила, еще будучи юной Махпейкер, одной из многих прислужниц Сафие-султан, одной из нескольких любимиц шахзаде Ахмеда… Ах, юный шахзаде, что сделали с тобой годы? Что сделал с тобой трон Блистательной Порты?

Что сделала с тобой жена-предательница… Хотя ты и не узнал об этом никогда. Но ведь охлаждения между супругами не утаишь, равно как и не согреешься у потухшего очага.

Кёсем шла потайными коридорами, перебирала невеселые мысли, как четки во время молитв. Одна за другой, одна за другой и дальше – по кругу. Тогда-то и услышала разговор, заставивший ее остановиться и прислушаться.

Беседующих было трое. Первый – вислоусый стражник в мешковатой рубахе-каис, подпоясанной алым кушаком, и коротком жилете. Голова его была прикрыта феской, а печальные глаза напомнили Кёсем об овечьем стаде, покорно бредущем сквозь пыль и жару маленьких улочек то ли на пастбище, то ли на убой. У овец были точно такие же глаза. Детское воспоминание всплыло в памяти словно само собой, и Кёсем лишь покачала головой, одновременно дивясь сравнению и посмеиваясь над ним.

(А ведь и вправду есть чему дивиться: на ее давней полузабытой родине баранина была праздничным лакомством, здесь же, в Блистательной Порте, ее даже простолюдины в будние дни едят… но могущественная султанша ни разу воочию овечьего стада не видела. Впрочем, и с простолюдинами тут ей трапезу делить не приходилось!)

Вторым был евнух – из тех, что прислуживают наложницам-икбал. У них нынче мало было работы, ведь уж кто-кто, а Мустафа женщинами не интересовался вовсе, как ни старалась матушка Халиме-султан подсунуть в его постель хотя бы кого-нибудь.