Ангелы Опустошения - Джек Керуак

Я просыпаюсь утром в семь а моя половая тряпка до сих пор сохнет на скале, как женская голова с волосами, как покинутая Гекуба, и озеро просто затуманенное зеркало в миле внизу откуда вскоре во гневе восстанут дамы с озера[7]и всю ночь напролет я едва мог смежить веки (слышу слабый гром в барабанных перепонках) потому что мыши, крыса и два молодых оленя куродуролесили вокруг, олешки нереальные, слишком худосочные, слишком странные для оленей, но тем не менее какие-то новые виды таинственных горных млекопитающих – Они вычистили полностью тарелку холодной вареной картошки которую я им выставил – Мой спальник сплющен перед новым днем – Я пою у печки:

– Оу кофе, ты выглядишь прекрасно когда варишься —

– Оу оу леди, ты выглядишь прекрасно когда любишь

(дамы Северного полюса чье пение я слышал в Гренландии)

Туалет мой – маленькая островерхая деревянная уборная на краю прекрасного дзенского утеса с валунами и скальными сланцами и старыми узловатыми просветленными деревьями, остатками деревьев, пнями, выдранными, измученными, нависающими, готовыми сорваться вниз, бессознательными, Та Та Та – дверь которую я подпираю камнем чтоб не закрывалась, выходит на обширные треугольные горные стены по ту сторону Горловины Молнии к востоку, в 8.30 утра дымка сладка и чиста – и мечтательна – Ручей Молния множит свой рев – вступают Три Дурня, а Шалл и Коричный подпитывают его, и еще дальше, Хлопотный Ручей, и за ним, другие леса, другие первобытные участки, иные в наростах скалы, прямиком на восток до Монтаны – В туманные дни вид с моего сиденья подобен китайскому дзенскому рисунку серых пустот тушью по шелку, я чуть ли не ожидаю увидеть двух посмеивающихся старых бродяг дхармы, или одного в тряпье, возле пня с козлиными рогами, одного с метлой, другого с пером для письма, он пишет стихи о Посмеивающихся Камышах В Тумане – говорит:

– Ханьшань, каково значение пустоты?

– Шидэ, ты вымыл утром пол в кухне?

– Ханьшань, каково значение пустоты?

– Шидэ, ты вымыл – Шидэ, ты вымыл?

– Хе хе хе хе.

– Почему ты смеешься, Шидэ?

– Потому что мой пол вымыт.

– Тогда каково значение пустоты?

Шидэ берет метлу и метет пустое пространство, я однажды видел как это делает Ирвин Гарден – они бредут прочь, посмеиваясь, в тумане, и остаются лишь несколько ближайших камней и наростов что мне отсюда видно а выше Пустота уходит в Облако Великой Истины верхних туманов, ни единой чернеющей рамы, это гигантский вертикальный рисунок, а на нем 2 маленьких учителя и над ними пространство бесконечно —

– Ханьшань, где твоя тряпка?

– Сушится на скале.

Тысячу лет назад Ханьшань писал стихи на утесах вроде вот этого, туманными днями вроде вот этого, а Шидэ подметал монастырскую кухню метлой и они посмеивались вместе, и Императорская Рать приходила издалека и исширока чтобы найти их а они лишь убегали, прятались, по трещинам и пещерам – Вдруг я вижу как Ханьшань появляется перед моим Окном показывает на восток, я смотрю, и там только Ручей Три Дурня в утренней дымке, смотрю обратно, Ханьшань исчез, опять смотрю что он мне показал, там только Ручей Три Дурня в утренней дымке.

Что еще?

Потом наступают долгие дневные грезы о том что я сделаю когда выберусь отсюда, из этой горновершинной западни. Просто дрейфовать и брести вниз по этой дороге, по 99-ке, поститься, мож только филе-миньон на горячих угольях как-нибудь вечерком на пересохшем дне реки, с хорошим винцом, а наутро дальше – в Сакраменто, Беркли, наверх к домику Бена Фейгана и перво-наперво прочесть это хайку:

Проехал стопом тысячу

миль и принес

Тебе вина

– мож поспать у него на травке во дворе той же ночью, по крайней мере хоть одну ночь в гостинице Чайнатауна, одну долгую прогулку по всему Фриско, один большой китайский два больших китайских обеда, увидеть Коди, увидеть Мэла, поискать Боба Доннелли и остальных – кой-чего тут и там, подарок для Ма – к чему строить планы? Буду просто дрейфовать по дороге посматривая на неожиданные события и не стану останавливаться аж до Мехико.

У меня тут наверху есть книжка, признания бывших коммунистов которые бросили это дело как только признали его тоталитарную звериную сущность, «Божество, потерпевшее крах»[8]называется (включая один скучнейший О ужасно скучный отчет Андре Жида этого старого посмертного зануды) – все что у меня есть, в смысле почитать – и я впадаю в депрессию при мысли о мире (О что это за мир, где дружбы перечеркивают вражду сердца, люди сражаются за то, за что можно сражаться, повсюду) мире всяких ГПУ и шпионов и диктаторов и чисток и полночных убийств и марихуанных революций с ружьями и бандами в пустыне – вдруг, просто настроившись на Америку через наблюдательское радио слушая как остальные парни треплются, я слышу счет футбольных матчей, разговор о таком-то-и-таком-то «Бо Пеллигрини! – ну и кабан!! Я не разговариваю с мэрилендцами» – и хохмы и лаконичную задержку, я понимаю: «Америка свободна как этот свободный ветер, вон там, по-прежнему свободна, свободна так же как в те времена когда у этой границы не было имени чтобы называть вон то Канадой и по пятницам вечерами когда Канадские Рыбаки приезжают на старых машинах по старой дороге за каровым озером» (которое мне видно, огоньки по пятницам ночью, тогда сразу же приходят в голову их шляпы и снасти и блесны и лески) «вечерами в пятницу приходил лишь безымянный индеец, скагит, и стояло там лишь несколько бревенчатых фортов, да и тут внизу как-то так, и ветры обдували свободные ноги и свободные рога, и по-прежнему обдувают, но только свободные радиоволны, свободную молодую дичь которую Америка несет по радио, студентики, бесстрашные свободные мальчишки, за миллион миль от Сибири всё это и Америкэй пока еще старая добрая страна» —

Ибо вся опаленная головней тьма-скорбь мыслей о Россиях и заговорах поубивать души целых народов рассеивается когда просто слышишь: «Боже мой, счет уже 26:0 – так и не забили ничего всю дорогу» – «Совсем как „Все Звезды“» – «Эй, Эд ты когда спускаешься с поста?» – «Он сейчас правильный, он захочет сразу домой поехать» – «Может глянем на Ледниковый Национальный Парк» – «Поедем домой через Пустоши в Северной Дакоте» – «В смысле Черные Холмы» – «Я не разговариваю с сиракузянами» – «Кто-нибудь знает хорошую сказочку на сон грядущий?» – «Эй уже полдевятого, пора закругляться – 33 десять-семь до завтрашнего утра. Спокойной ночи» – «Хо! 32 десять-семь до завтра – Приятных снов» – «Ты сказал, что у тебя приемник Гонкхонк ловит?» – «Ну дак, слушай, хиньгья хиньгья хиньгья» – «Ладно харэ, спокойной ночи» —