Первые - Жозефина Исааковна Яновская

что оно живет и действует!

Общество уже имеет отделения во многих городах, в Москве, Казани, Харькове, Нижнем Новгороде, Саратове, Перми. Оно насчитывает более трех тысяч человек. Обществом руководит Центральный Комитет, находящийся в Петербурге, и Главный Совет в лице Герцена и Огарева в Лондоне.

Члены Общества распространяют нелегальную литературу, ведут занятия в кружках, собирают денежные средства, держат связь с «Колоколом». Выделена особая группа людей, которая посылает деньги ссыльным, устраивает побеги арестованных, охраняет членов общества от провала. Эта группа имеет связь с полицией.

В тайной типографии землевольцы печатают листовки и воззвания. Здесь напечатана прокламация «Свобода» № 1. В ней выясняется цель создания общества «Земля и воля» и задачи, стоящие перед ним. Эту прокламацию написал член Центрального Комитета Николай Утин.

«Для людей, отдавшихся со всей энергией служению делу народного освобождения, исход один только — в неуклонной борьбе с врагом русского народа — с императорским правительством… Для этой борьбы и составлено общество «Земля и Воля», — было напечатано в прокламации. Вверху стояла голубая печать общества со словами по кругу: «Русский Центральный Народный Комитет» и в центре — «Земля и Воля». Внизу — «Типография Общ. «З. и В.».

Листовки и воззвания с голубой печатью «Земли и воли» распространяли среди населения, в учебных заведениях, на фабриках, в казармах, разбрасывали на бульварах, оставляли в общественных местах, рассылали по городам и деревням.

В прокламации «Свобода» сообщалось, что она будет выходить регулярно.

Уже составлен второй номер.

Но полиция не дремлет. Еще раньше полицейский агент доносил в Третье отделение: «Николай Утин — правая рука Чернышевского». Теперь полиция напала на след типографии. Типография раскрыта. Забраны листовки, шрифт. Арестованы товарищи, печатавшие прокламации. Нити опять ведут к Утину.

В условленном месте найден камешек. Это был знак вызова на переговоры.

В полдень в Таврическом саду жарко. Бонны с нарядными детьми и кормилицы с малышами на руках предпочитают прятаться в тень. На солнечной стороне никого нет.

Рослый жандарм, проходя через сад, присел отдохнуть на скамейку. Потянулся, щурясь, подставил лицо солнцу.

Прогуливаясь по аллее, прекрасно одетый молодой человек, поигрывая тростью, тоже присел на эту скамейку, с другого края. Небрежно развалясь, он заложил ногу на ногу, бросил монокль в глаз, огляделся вокруг, залюбовался тихой гладью пруда, в котором, как в зеркале, отражались зеленые кроны деревьев, белые стены Таврического дворца. Потом достал газету и углубился в чтение.

— Зачем вызывал? — спросил он тихо, глядя в газету.

Жарко. Жандарм вынул платок, снял фуражку, обтер лоб, усы.

— Есть важные новости. Утин раскрыт. Грозит арест, — сказал он тоже тихо.

Посидев еще немного, жандарм встал, расправил плечи, зевнул и молодцеватой походкой направился из сада.

Прочитав газету, щеголеватый молодой человек тоже встал. Побродил по дорожкам. Сел на другую скамью, в тень, поболтал с хорошенькой горничной, которая на минутку забежала в сад по дороге в лавку, и, еще раз оглядевшись вокруг, лениво пошел к воротам.

В тот же день было заседание Центрального Комитета «Земли и воли». Товарищи предложили Утину скрыться за границу.

Утин молчит. Он не знает, что делать. Надо уезжать. Но и здесь он очень нужен. Так мало осталось людей в организации. Столько арестовано, сослано. Поляки ушли в партизанские отряды. Может быть, остаться, переменить место жительства и паспорт.

Но товарищи настаивают, и Утин соглашается. Ему выдают деньги из кассы Общества, он берет адреса своих людей в городах по пути следования и через Константинополь уезжает в Западную Европу.

ГЛАВА IV

Они собрались на Фурштадтской, у Лаврова, потолковать еще раз о героях романа Чернышевского, о своих делах.

Вот уже два года Николай Гаврилович томится в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Темная, сырая камера. Стол, привинченный к стене, тонкий соломенный тюфяк на железной койке. Баланда из тухлой капусты вместо обеда. И вечный надзор жандармских глаз через круглое отверстие в двери.

Но и в таких условиях он работает. Он работает очень много, бережет каждую минуту, часто отказываясь даже от прогулок. Нужно писать так, чтобы не придралась цензура, завуалировать мысли. Философские работы, переводы и роман «Что делать?»…

Роман был напечатан в журнале «Современник». Его очень трудно достать. Только из-под полы. И за большие деньги.

Но, кажется, не было в Петербурге дома, где бы его не читали, где бы о нем не говорили, не спорили, не восхищались его героями. В нем указан путь, которым нужно идти. В нем впервые выведен образ твердого, несгибаемого революционера. В нем проповедуется свобода для женщин.

Уже, следуя роману, на Знаменской улице Василием Слепцовым организована первая коммуна.

— Нам нужно постараться открыть еще швейные мастерские и переводческую артель, чтобы дать работу как можно большему числу женщин, — говорит Маша Михаэлис.

— Надо подождать, не закроет ли полиция нашу коммуну, — возражает Василий Слепцов.

— Но почему они должны ее закрыть? — спрашивает Надя Суслова.

— Они найдут повод, их не смутит и подлог. Как тогда с пожарами, — говорит Лавров. — Но нужно быть твердыми, как Рахметов…

Кто-то дергает звонок у входной двери. Кто это может быть? «Современник» с «Что делать?» на всякий случай прячут. Снимают со стены гитару.

Но это свой, Владимир Ковалевский. Владимира все любят и уважают. За кипучий нрав, за бескорыстие, за доброе сердце.

Ковалевский — сын небогатого помещика Витебской губернии, он с пятнадцати лет в Петербурге. Отец привез в столицу двух своих сыновей и отдал старшего, Александра, учиться в Путейский институт, а младшего, Владимира, — в Училище правоведения. Специальности инженера и юриста казались отцу наиболее подходящими, чтобы хорошо устроиться в жизни. Но сыновьям и то и другое было не по душе. Они оба были увлечены естествознанием.

Саша ушел из института и поступил в университет. Володя, хотя и не бросил училища, чтобы не огорчать отца, но, окончив его, работать юристом не стал. Он взял отпуск и уехал за границу. Там побывал он во многих городах и везде интересовался работами по естественным наукам.

В Лондоне Ковалевский познакомился с Герценом и стал частым гостем в его семье. Он давал уроки дочери Герцена, Оле. Ему случалось не раз беседовать с Александром Ивановичем. Герцен жадно ловил каждое слово о России, — он тосковал по родине, которую так нежно любил и от которой был навсегда оторван.

Только недавно Ковалевский вернулся в Петербург. Он увидел все ту же картину. Богатство и роскошь одних и нищету других. Народную необразованность, темноту и бесправие.

Ковалевский задумал открыть свое издательство, чтобы печатать книги, нужные народу. Для этого надо было иметь