Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - Джошуа Коэн

—Спасибо,— ответил я.— У нее все хорошо.

—В каком она классе, в одиннадцатом?

—В двенадцатом. Лучшая ученица. Если повезет, окончит с отличием.

—Какой успех! Пришла в школу в старших классах и стала отличницей — ее же, наверное, все ненавидят.

—Ей удалось завести друзей.

—Поступать она, разумеется, будет к нам? Раз уж мы теперь принимаем девушек, надо принимать лучших.

—К нам, конечно же.

Доктор Морс ухмыльнулся.

—Лжец из вас никудышный, Руб, вы это знаете?

Я гадал, что ему ответить, но он продолжал:

—Надеюсь, вы понимаете, что этим и нравитесь мне.

Далее в списке тем следовало обсуждение преподавательской работы. Так уж заведено — см. выше: в древности за бронзовым веком шел железный, а у доктора Морса за семьей школа, всегда в этой последовательности, всегда в равной пропорции. Тогда мне это казалось смешным, ныне же я признателен декану за то, что он никогда не спрашивал, о чем я рассказываю студентам, успевают ли они в учебе,— вообще ни о чем, кроме аудиторий: он хотел знать, какие аудитории отвели под мои занятия и как в них с отоплением, не дует ли там, а если да, то откуда, нормальное ли освещение, регулярно ли протирают доску, выбивают ли губки и пополняют ли запасы мела — в общем, «благоприятная» ли обстановка. Это было его словцо, его критерий. «Потому что,— пояснял доктор Морс,— обстановка должна быть благоприятной». На втором году работы я уже выучился в ответ на его расспросы перечислять мелкие недостатки или досадные неудобства, даже если их не было. Сообщение о том, что, скажем, в 203-й аудитории Фредония-холла текут батареи и шумят трубы отопления, давало декану возможность заполнить заявку на ремонт и почувствовать себя нужным. Он охотно записывал номер аудитории и проблему («203: батарея течет, трубы шумят… как вам кажется, громко? или очень громко?»), заходила мисс Гринглинг с новой порцией выпивки, уносила наши стаканы и заявку, которую потом подавала от имени декана.

Доктор Морс сделал первый глоток из второго стаканчика джина и перешел к делу:

—Деньги… может, вам и нравится эта тема, но мне — нет… Все наши факультеты и кафедры стремятся выбить себе побольше… побольше денег, побольше ставок, повыше жалованье, получше оборудование… английская, классическая, немецкая, французская: так обстоят дела везде, кроме исторического факультета, но в духе нашего факультета разделять любые страдания. Страдает философский, страдает и исторический. Психологический, куда ж без него. Страдает русская кафедра, а с ней страдает и наш факультет — вселенское русское страдание. Хуже всех точные дисциплины с их потребностью в лабораториях. Точные дисциплины не только дороги, но и жадны. Они руководят своими кафедрами так, словно идет война. Можно подумать, они у себя не свиней током глушат, а мастерят бомбу. Они потратили бы время и силы с куда большей пользой, если бы организовали монетный двор и изобрели новаторский способ подделывать деньги. Потому что деньги нужны, а в кошельке пусто, и в кармане дыра. Деканы и члены правления считают каждый грош, сами понимаете, что это такое. Не мне вам объяснять, что экономику лучше оставить экономистам. Вместо того чтобы изыскивать средства, вместо того чтобы привлекать благотворителей или пожертвования, они один за другим пересматривают бюджеты кафедр и факультетов, пункт за пунктом, в надежде найти неизрасходованные средства и пустить их на что-то еще.

Звякнули кубики льда в стакане доктора Морса, точно аплодисменты, мои же стучали о стекло в моей дрожавшей руке.

—То есть урезать фонды не планируется?

Он нахмурился.

—Не волнуйтесь, Руб. У вас нет причин волноваться… тем более что вас и без того уже урезали.

Должно быть, на моем лице отразился страх, поскольку декан добавил:

—Не берите в голову, ради бога, не берите в голову. Я всего лишь пытался разрядить обстановку шуткой про обрезание.

Я выкашлял смешок, и декан продолжал, уже серьезнее:

—Я вам обещаю, Руб, вас не урежут и не сократят. Но нас, историков, грабят.

—Почему именно нас?

—Потому что наш факультет — исключение. Так было всегда. Историки богаты. Наш бюджет — предмет зависти математиков, даже физиков и геологов. Потому что мы не транжирим средства. Но администрация и ректор имели наглость не согласиться: мне было сказано, это-де оттого, что мы не берем новых сотрудников. Представляете? Вы представляете, что, оказывается, можно сердиться на того, кто держится бережливости, если взять лишь одно из несметного множества наших достоинств?

—Нет, не представляю,— только и ответил я, но подумал другое: последним он взял на работу меня, я единственный новый сотрудник нашего факультета со времен Хиросимы и Нагасаки.

—В общем,— продолжал доктор Морс несколько рассеянно,— именно это они и сделали: упрекнули меня в недостаточной расточительности. Сказали, что я должен взять кого-нибудь на работу или накопленные нами средства отберут и передадут кому-то другому. Факультету, который, скажем прямо, все профукает. Между нами говоря, подобное требование — чистое вымогательство. И угроза, ну да уж ладно. Вот так теперь ведут дела в университете: к преподаванию все чаще относятся как к бизнесу.

—Кажется, к этому все идет.

Доктор Морс выдохнул дым, повернулся к стене, лицом к картам.

—И хотя мне, признаться, по душе родственная камерность нашего факультета, выбор очевиден: лучше взять нового научного сотрудника, чем признать поражение и передать нажитые с таким трудом деньги Дриггерту с аграрного или, боже упаси, Памплеру с факультета физической культуры.

—То есть мы возьмем нового сотрудника?

—Возьмем. Повесим на двери табличку: «ТРЕБУЮТСЯ РАБОТНИКИ, ОБРАЩАЙТЕСЬ НА ФАКУЛЬТЕТ».

—Есть какие-то конкретные требования?

Я вообразил себе табличку с надписью: «ЦВЕТНЫМ, ИРЛАНДЦАМ И СПЕЦИАЛИСТАМ ПО ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ», но уже перебирал в голове пожелания к кандидатам и то, чего не хватало факультету: Ближний Восток, Юго-Восточная Азия, Византия, противник исторического оптимизма, демография, историография, сотрудник-индофил, сотрудник, говорящий на хинди, сотрудница.

—Требований нет. Есть ограничения. Ограничили нашу независимость. Сообщили мне, что, раз мы такие богатые, наш факультет обязан взять сотрудника, который параллельно будет вести занятия на другом факультете — на факультете, каковому не удалось скопить столько же, сколько нам. И раз ему это не удалось, надо его поощрить.

—Мне кажется, это несправедливо.

—Вам не кажется. Справедливость — слишком ясный и честный принцип, он не для этих людей. Они оперируют понятиями «кросс-листинг», «междисциплинарный подход». Оптимизация, эффективность. Я так понимаю, это будущее: многофункциональность, приписка к разным коллективам. Не удивлюсь, если через несколько лет вам поручат готовить студентов к экзамену на бухгалтера. Разумеется, они согласятся на любую помощь: в отчетах у них бардак.