Левиафан - Дэвид Линн Гоулмон

— Почти три часа утра, Октавиан; твоя матушка за такое бросит меня во фьорд.

— Если кто и ведает, что вы попросту забылись за работой, так это матушка. Она преспокойно и крепко почивает.

— Да, полагаю, что так, но тем не менее я вызову карету и велю отвезти тебя домой.

— Отец, дома я лишь теряю время попусту. Матушка лишь толкует о том, каким великим человеком я стану в один прекрасный день.

Убрав дневник, профессор улыбнулся:

— Часть ее, которая в том нуждается, никогда больше не ощутит соленые брызги или прикосновение моря. Это печальный факт для нее, сынок. Твоя мать, э-э… отчасти… совершенно особенная женщина, вышедшая из совершенно особенного народа. А раз они были особенными — и остаются такими, мы и устроили все это, — он обвел жестом лабораторию. — Все это для них. Мы преданы морю, Октавиан, оно у нас в крови — в самом буквальном смысле. Без этой своей особой части твоя матушка умерла бы давным-давно.

Но мальчик уже не слушал, стоя перед горой заключенных в каучуковую оболочку батарей. Запахнув одеяло поплотнее, он ушел в собственные мысли.

— Октавиан, тебе слона снятся твои подводные сны?

Обернувшись к отцу, мальчик смущенно улыбнулся:

— А это правда… я хочу сказать, то, что люди толкуют о вас?

Внезапная смена темы застала Эрталля врасплох.

— Ты имеешь в виду мою волшебную морскую эскападу или то, что я был узником Наполеона? Да, все это правда. Что же до сокровищ короля Ричарда — нет, увы, наши богатства достались нам по наследству. Пожалуй, ничего общего с несусветными россказнями из Франции или прочими небылицами, ходящими в других странах.

Эрталль понимал, что Октавиана ему не провести. Мальчишка чересчур умен, себе на беду. Не раз и не два донимал отца расспросами о фамильных портретах с обеих сторон, хотя и знал, что они есть и у других богатых семей. Да, мальчик знает, что рассказы правдивы, но истинные тайны рода Эрталль ему только предстоит разгадать. Тут нужен деликатный подход.

Деверу повстречал Александрию после бегства и мести Наполеону. Она была юной и жизнерадостной и полюбила его с первого же взгляда. Но после рождения Октавиана занемогла и уже не могла встать с постели. Чахотка, сказали доктора. Только вмешательство ангелов Деверу поддерживало в ней жизнь все эти годы. Но теперь даже их разрешение от смерти подходит к концу. Само средство против болезни стало ее убийцей. И теперь профессор опасался, что Октавиана, их драгоценного отпрыска, может постичь та же прискорбная участь, что и мать. От природы он слабосилен, и в жилах его течет много материнской крови.

И тут сквозь толстые двустворчатые двери донесся громкий топот — вероятно, нескольких человек. Профессор прижал указательный палец к губам, чтобы заставить Октавиана замолчать, торопливо взял его за плечи и подтолкнул к койке. Завернув сына в одеяло поплотнее, толкнул его на пол и заглянул на самое дно глубоких, прекрасных синих глаз:

— Оставайся там и не вылезай ни в коем случае. Я понятно говорю, сын мой?

— Отец, что это за люди?

— Не знаю, но заметил, что по университету разгуливают чужаки, и несколько из них преследовали меня последние пару месяцев. Теперь отвечай, Октавиан: ты меня понял?

— Да, батюшка. — Мальчик поглядел на усталое лицо отца. — Я могу помочь.

— Знаю, что можешь, но порой в союзники следует брать молчание, а не силу. Пойми меня, сынок, и оставайся под койкой.

Мальчик кивнул.

Получив ответ, Эрталль помог мальчику забраться как можно глубже, встал и повернулся лицом к дверям. Коридор за окошком, врезанным в одну из створок, оставался темным, что не мешало разглядеть там движущиеся тени. Послышался громкий стук.

— Профессор Эрталль, это доктор Хансонн. Позвольте войти?

Подойдя к двери, Эрталль взялся было за щеколду, но тут же отдернул руку.

— Что это декану биологического факультета делать здесь в сей час, доктор? — крикнул он сквозь толстые доски. — И почему он пришел не один?

— Со мной друг, желающий поговорить с вами.

— Мою работу не смеет осматривать никто, и вы в том числе. А теперь, будьте любезны, забирайте своих друзей и ступайте прочь. Я хочу…

— Профессор Эрталль, уверяю вас, это не связано с вашей фантастической мечтой о подводных судах, это насчет вашего ископаемого.

— С той поры, когда вы в последний раз осведомлялись о них, ископаемое было утеряно. Не вижу причины…

Тут двери с грохотом распахнулись от удара. В лабораторию влетели два здоровяка, за ними еще трое. Позади них стоял доктор Хансонн, а рядом с ним — человек, лицо которого Эрталль сразу узнал.

— Зачем вы провели и мою лабораторию этого барышника от истории?

Сняв свой цилиндр, толстяк оттолкнул норвежского декана факультета биологии в сторону.

— На этот вопрос с радостью отвечу я. — Он отдал цилиндр более крупному из двоих силачей. — Профессор, нам нет дела до ваших мечтаний о подводных фантазиях, сэр; мы пришли купить у вас ископаемое. Уверяю вас, я с охотой щедро заплачу за него.

— Вы уже объявили его мистификацией. Зачем же она вам, если никто не верит, что она настоящая?

Пришелец повернулся и отошел на пару шагов, в глубоком раздумье прижав правую руку к губам.

— Я должен ее получить, профессор. Не затем, чтобы выставить на публичное обозрение; чтобы дурачить публику, побрякушек у меня хватает. Уникальный образчик, находящийся в вашем распоряжении, предназначается для меня одного, дабы дивиться достойной изумления природе сего мира. Я не причиню ему вреда и не буду его выставлять, а буду только любить.

— Повторяю, мистер Барнум, я утратил образчик. А теперь попрошу забрать ваших людей и удалиться.

Ф. Т. Барнум[2]прямо-таки сдулся на глазах у Эрталля.

— Умоляю, профессор, я единственный, кто хочет постичь окружающий меня мир, — вымолвил он, заметив, что декан Хансонн двинулся к дальней стене.

Подойдя к одной из ламп, Хансонн задул пламя, снял лампу со стены и разбил ее об пол. По лаборатории растекся запах ворвани.

— Ну, профессор, у нас остались считанные минуты до того, как один из моих товарищей подожжет масло. Так что будьте любезны — ископаемое.

Эрталль поглядел на норвежского коллегу. Тот сердито сверкнул глазами в ответ.

— Как вы можете? Это научное исследование служит всеобщему благу, а вы хотите уничтожить его ради сказки?

Ф. Т. Барнум переводил взгляд с Эрталля на человека, которого считал всего лишь помощником в приобретении ископаемого.