Молоко без коровы. Как устроена Россия  - Денис Терентьев

У российского роста, начавшегося в 2000-е гг., были совсем другие причины. Бывший замминистра финансов Сергей Алексашенко описывает в своей книге «Контрреволюция» обстоятельства, при которых в 1999–2008 гг. российский ВВП вырос на 94 %, то есть на «ударные» 7 % в год. Многие эксперты приписывают это достижение Владимиру Путину и той экономической политике, которую он проводил в первые годы своего правления. А «потерянное десятилетие» 2008–2018 гг., за которые ВВП вырос всего на 5 %, готовы объяснять набором «неблагоприятных внешних факторов» (глобальный экономический кризис, падение цен на нефть, западные финансовые санкции, замедление экономики Китая). Однако заслуги власти в подъеме не так уж велики.

Алексашенко отмечает, что дефолт 1998 г. и девальвация рубля, хотя и послали в нокдаун финансовую систему, одновременно повысили ценовую конкурентоспособность многих отечественных товаров. При этом основы рыночной экономики не были сломаны, а после принятия Налогового, Трудового, Земельного кодексов в 2000–2002 гг. бизнес уверовал, что его правам собственности ничто не угрожает и можно пускать корни. Это понимание привело к резкому повышению качества управления на приватизированных предприятиях, к формированию слоя «эффективных собственников». Самый яркий пример – добыча нефти в 2000–2005 гг. выросла на 50 %.

Однако уже к 2006 г. Минфин изменил налоговую политику, вследствие чего 85 % сверхдоходов от роста нефтяных цен стало доставаться бюджету. А национализация крупнейшей нефтяной компании ЮКОС подорвала доверие крупного бизнеса к действующей власти. К счастью для российской экономики, в это время для нее широко открылись международные рынки капитала: дешевые кредиты (2–3 % годовых) перепродавались населению под 6–7 %, вызвав потребительский бум: народ закупался автомобилями и стиральными машинами в кредит.

После 2008 г. нефтяные цены упали, а мировой финансовый кризис снизил доступность кредитов. Камнем на бюджете повисла программа перевооружения армии, на финансирование которой уходили накопленные фискальные резервы. А после присоединения Крыма в 2014 г. началась новая «холодная война» со всеми вытекающими санкциями и контрсанкциями, что самым печальным образом отразилось на инвестициях в экономику России. Алексашенко резюмирует: «Для меня главная причина замедления роста российской экономики, которое начало отчетливо прослеживаться с 2012 г., очевидна: в это время в стране наблюдался спад инвестиционной активности. Инвестиции российского частного бизнеса с каждым годом становились все меньше, а общие показатели статистики поддерживались за счет реализации инфраструктурных мегапроектов, финансируемых за счет бюджета (саммит АТЭС во Владивостоке в 2012 г., Олимпиада в Сочи в 2014 г., чемпионат мира по футболу в 2018 г., Керченский мост)».

Когда инвестиции только государственные, мы имеем то же молоко без коровы, о котором говорил профессор Лорен Грэхэм. Как и в эпоху Чаадаева, мы растем, но не созреваем. В ДНК частного бизнеса органически встроен ген роста – расширение деятельности, повышение эффективности, проникновение на новые рынки. Если частник не хочет инвестировать, мы имеем абсолютно нездоровую ситуацию, которая в данном случае вполне объяснима. Предпринимателю нужны независимый суд, система политических сдержек и противовесов, которая помешает условному генералу все у него отобрать. Спросите себя, на что вы скорее потратите накопления: на новую квартиру, престижный отдых или вложите в акции российской компании?

Но если бы проблема была только в инвестициях, не имело бы смысла писать эту книгу. Повторюсь: мир устроен сложно, но на изучение этой сложности стоит потратить время. Со стороны россиян можно принять за простаков, которым в очередной раз подбросили нематериальные иллюзорные выгоды: гордость за сильную в военном отношении державу, возможность идентифицироваться с харизматичным лидером и существовать в пространстве ярких духоподъемных мифов. А они и рады, поскольку мессианские посылы у них в крови, а идея личного благосостояния почему-то не прижилась.

Однако в реальности все уже совсем не так. В XXI веке впервые в истории у широких слоев россиян появилась собственность: приличные машины и дачные коттеджи вместо хибар с грядками, до которых два часа толкаться в электричке. Российский средний класс привык отдыхать за границей, он давно выбрался из коммунальных квартир. Имея материальную возможность напиваться хоть каждый день, следит за здоровьем, занимается спортом. При обучении детей у него идея фикс, чтобы они говорили на нескольких иностранных языках.

Он выясняет правду по различным источникам в Интернете, а не слушает, раскрыв варежку, телевизионных пропагандистов. У него либо есть свой бизнес, либо он хотя бы задумывался, как его вести. Такого воробья уже непросто провести на мякине.

Однако российских детей не зря берегут в школе от реального изучения общественных наук. Вдруг они начнут отличать главное от второстепенного? Вдруг им придет в голову бороться не с коррупцией, а с ее причинами? Вдруг они догадаются, что олигарх сам по себе не может ничего украсть у народа? А от нефти-матушки больше вреда, чем пользы?

Я рассмотрю здесь лишь четыре системообразующих фактора в экономике. И всего пять аспектов космологических представлений россиян. Но именно они формируют эскиз всей картины.

От Калуги до Брянска 220 километров по шоссе – мелочь по российским меркам. Но разница между скромными субъектами Нечерноземья – словно это итальянские Север и Юг. В Калуге с 2006 по 2017 г. открыто 99 новых предприятий, создано более 27 тыс. рабочих мест. И это не какие-то там лесопилки. Тут три завода по производству сельхозмашин немецких компаний Grimme, Lemken, Wolf System. Тут корпорация General Electric Energy запустила Центр энергетических технологий – предприятие по ремонту элементов газовых турбин. Здесь же Magna – крупнейший в мире производитель автокомплектующих. А чего бы Magna работать в каком-то другом месте, если в Калужской области открыли свои заводы Volkswagen, Peugeot, Citroen, Mitsubishi, Volvo. А неподалеку L’Oreal, Samsung, Continental, Novo Nordisk и другие. Грамотному экономисту не нужно объяснять, что такое синергия – концентрация в одном месте передовых производств и кадров и как она снижает издержки.

Калужская область – это адрес единственной в России региональной программы, которую, не стесняясь, величают «экономическим чудом». Причем не только губернаторские пиарщики, но и серьезные экономисты за рубежом. В России термин «чудо» не раз пытались приспособить для нефтегазовых взлетов в Югре и Сахалине. Или к дотационному благополучию Чечни, которой Москва дает до 85 % бюджета. Но разница понятна и школьнику: Калуга совершила свой рывок без ресурсной базы, без подачек Москвы, без предприятий-доноров, какими является «Северсталь» для Вологды или «КамАЗ» для Казани.

Если в Калужской области работают 12 промышленных парков, то в соседней Брянской области – ни одного. Крупнейшие в регионе производства запыхтели еще в советские времена, а Брянский машиностроительный завод, выпускающий железнодорожные локомотивы, вагоны и судовые дизеля, – и вовсе в 1873 году. Брянск известен масштабными заготовками древесины, хотя тысячи гектаров товарных лесов находятся в «зоне отчуждения» после катастрофы на Чернобыльской АЭС. На базе лесозаготовок выросли многочисленные мебельные производства. В поселке Сураж местный завод «Пролетарий» развился в одного из крупнейших в России производителей картона и упаковки. Но это все равно не Samsung даже близко.