Моя дорогая Роза - Ровена Коулман

И что тогда? Постучать в дверь его дома? Возникнуть на пороге и заявить с дурацким видом?.. Что, собственно, заявить? «Привет, Фрейзер! Помните меня? Вы были у нас однажды, сто лет тому назад, пытались кое-что выяснить. Застали меня в слезах, стали утешать. Мы немного поговорили о том о сем и на этом расстались. А потом я получила от вас открытку. И я храню ее все эти годы как самую драгоценную память о вас. Ах, да! Совсем забыла! Мне кажется, я вас люблю. А теперь можете подавать на меня в суд за непрошеное вторжение».

Боже! Какие безумные мысли лезут ей в голову. И какую глупость она сотворила, удрав из дома вчера. При ясном свете дня от ее решимости не осталось следа. Да, все, что она сделала, это безумие. Или, что еще хуже, детская выходка. И она вовлекла в нее свою дочь!

Фрейзер Макклеод прислал ей открытку не с объяснениями в любви, обычная благодарственная отписка. Дань вежливости, и только. А она умудрилась сотворить из пустяка неземную страсть. К тому же запретную. Как в романах. Что она здесь делает? Какого черта притащилась в такую даль? Бред наяву… Вот только домой возвращаться нельзя. Ну не может она, не может привезти Мэдди обратно в тот дом, что был ей родным. И где для нее по утрам поджаривались ее любимые тосты. Не может она снова отвести ее в школу, где милая помощница учительницы сидела с ее девочкой за одной партой, во всем помогая ей. А на переменах с удовольствием с ней играла, потому что дети упорно обходили ее дочь стороной. Нет, обратной дороги нет! Открытка с видом Милтуэйта привела ее сюда, так далеко от дома. Только эта открытка да пустые фантазии, на поверку не имеющие под собой никаких оснований. Но разве это единственная причина, по которой она решилась бросить все и уехать куда глаза глядят?

– Конечно, старина Олби кусал себе локти, когда узнал, что через год картину продали в четыре раза дороже. Тот шотландец, что выманил у него картину, оказался каким-то коллекционером живописи из Эдинбурга. Словом, сорвал изрядный куш на этой сделке, – толковала тем временем Дженни. – Да и на другом старье от этого пьяницы умудрился огрести кучу денег. По всему вышло, что старик Джейкобз, этот ничтожный спившийся тип, сидел в буквальном смысле этого слова на золоте. Понимаете, о чем я? Позор! Допиться до такой степени! Правда, теперь он остепенился! Ходит в трезвенниках. Иначе бы откуда у всех в нашей деревне его картины в домах? Я хорошо помню, что самолично за эту картину покормила его горячим завтраком… А он…

– Ч…то? – очнулась от своих мыслей Роза. Последние слова Дженни заставили ее вздрогнуть.

– А то, что Джейкобз до сих пор тут живет! В нашем местечке! – с некоторым даже ликованием возвестила хозяйка, заметив, как переменилась в лице постоялица, и крайне довольная тем, что ей наконец удалось зацепить эту странную гостью рассказом. – Ну да! Джон Джейкобз. Он обитает здесь вот уже лет десять, если не больше. Последние три года, по слухам, спиртное и в рот не берет. Иногда появляется в местном пабе, но очень редко. Что я только приветствую! Говорят, денег у него куры не клюют. Но старый хрыч не спешит раскошелиться, чтобы помочь нашей коммуне. Деревня ведь вымирает, можно сказать, на корню. А он забрался куда-то в горы и сидит себе там, что тебе король в своем замке! И наплевать ему, что думают о нем люди…

– На него это очень похоже! – отрешенно заметила Роза и посмотрела на дочь. Та, перекусив, углубилась в чтение. Древний Египет завладел ее вниманием безраздельно. Рядом лежал ее Мишка. Последние слова Дженни заставили учащенно забиться Розино сердце. В глазах потемнело от внезапной догадки. И мысль озарила ее… Как же она раньше не сообразила, что художник обычно рисует то место, где он живет? Вот так открытие! И как на это все реагировать?

– Так вы его знаете? – опешила вдруг хозяйка. Что-то замкнулось в ее голове. – Вы знакомы… со стариком Джейкобзом?

– Еще бы! – медленно прошелестела Роза одними губами. – Не только знакомы… А он – мой отец…

Когда Роза была маленькой, летом отец часто брал ее с собой на побережье. К морю они обычно шли на закате. Садились на песок и разглядывали небо во всем великолепии его красок, стараясь не упустить ни малейшего перехода и каждому оттенку от золотого до густо-пурпурного успеть дать свое имя. Несмотря на малый возраст, она понимала, что отец любит ее больше всех на свете. Он любит ее даже больше своей жены. Роза и сегодня помнила то чувство удивительной близости, которое объединяло их, отца и дочь, наполняя душу ее, ребенка, ощущением того, что она в полной и всеобъемлющей безопасности и что рядом с отцом ей ничего не страшно. Отец – Джон – был высоким, долговязым мужчиной, с длинными руками, гибкими, вечно жестикулирующими пальцами, которые все время находились в движении, сопровождая речь, словно он хотел визуализировать каждое произнесенное им слово. Его распирало от желания поделиться с другими впечатлениями и мыслями, ибо он был уверен, что людям это интересно. Розе было интересно. Она ловила каждое его слово, впитывая в себя отцовскую мудрость. И была его самым преданным слушателем и помощницей.

Отец. Грива густых темных длинных волос, обычно растрепанных, щетина на подбородке – Роза любила потереться о нее щекой, когда отец обнимал ее и прижимал к себе. Он носил очки, наверное, лет с четырнадцати, – всегда одни и те же – такие круглые стекляшки на манер тех, что носил Джон Леннон. Очки не гармонировали с его квадратным тяжеловатым лицом, а одежда его и кожа на руках и лице были вечно перемазаны краской. Когда отец обнимал ее, от него пахло льняным маслом, которым он разбавлял краски.

А еще Роза хорошо помнила, как они втроем – мама, отец и она – любили поваляться все вместе по выходным на широкой кровати. Смеялись, вели нескончаемые разговоры, ели тосты, не боясь, что крошки попадут на постель. Как это всегда бывает, когда начинаешь вспоминать детство, на ум приходят только картинки с безоблачным небом, и всегда сияет солнце, и мама помнится только улыбающейся, и отец со своими бесконечными фантазиями, такой добрый, такой притягательный, умеющий сделать и сказать так, что сразу же начинаешь чувствовать себя по-особенному. Еще бы! Ведь у нее такой замечательный отец. Не то что у ее одноклассниц. У тех отцы каждый день идут на работу и возвращаются домой, когда их дети спят. А ее папа – самый настоящий волшебник, с ним так интересно, каждая минута как праздник, и он так любит их с мамой. Да, в пору своего раннего детства Роза действительно чувствовала себя самой счастливой девчонкой на свете, у которой такой необыкновенно прекрасный отец. Разумеется, осознание того, что отец ее постоянно пьян, пришло гораздо, гораздо позднее.

Собственно, она видела его в последний раз, когда ей исполнилось девять лет.

Та идиллия, в которой, как ей казалось, они все трое купаются, не рухнула в одночасье. Она просто истерлась, износилась со временем, обветшала – и в один прекрасный день пришла в абсолютную негодность. По мере взросления Роза начала понимать, что та позолота, которую отец наносил на поверхность их жизни, – и та потускнела и стала отваливаться целыми кусками, являя взору неприглядную изнанку. От отца уже не пахло краской, от него постоянно разило тяжелым запахом виски. Взрывы безудержного веселья сменялись внезапно безудержными приступами ярости, и тогда он был готов накинуться на нее всего лишь за то, что она путается у него под ногами. Точно так же он не раз набрасывался на мать. Чтобы заглушить крики родителей с их взаимными оскорблениями, Роза включала телевизор на полную громкость и убегала в сад, а мама после сидела на кухне и плакала, уронив на стол голову. И по выходным Роза уже не бежала утром в родительскую спальню, чтобы понежиться в их кровати, как раньше. Потому что отец больше не ночевал дома.