Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

сложенный газетный листок и передал Сане.

Тот спрятал его в фуражку.

— Так, неплохо, — похвалил Мавромати и повернулся к вошедшим: — Ну что, друзья, как ваш поход?

— Отлично! Принесли две корзины одних белых!

— Браво! Браво! — воскликнул Мавромати. — Тогда идите мойтесь и зовите всех — будем ужинать.

— Пошли, Франц! — позвал Зоткин и, став у двери, пропустил Спруде вперед.

— Мы пойдем домой! — поднялся Саня.

— Нет, нет, оставайтесь ужинать с нами, — запротестовал Мавромати.

— Нас учительница ждет! — поддержал товарища Сергей. — Мы зайдем как-нибудь еще.

— Может, вы стесняетесь, друзья? Так это напрасно. Мы живем коммуной и всегда рады гостям.

— Это как же — коммуной? — спросил Саня.

— Сообща. У кого что есть: продукты, деньги — все отдаем в общий котел и делим поровну. Все довольны. На кухне дежурим по очереди. Продукты заготовляем вместе.

— Это замечательно! — воскликнул Сергей. — А если бы все люди так начали жить, что бы было?..

— А это, мой юный друг, — улыбнулся Мавромати, и его лицо стало ласковым, добрым, — это был бы настоящий коммунизм!

— Коммунизм? — переспросил Сергей.

— Да. Именно то, о чем мечтают и к чему стремятся настоящие революционеры.

— Слышал, Саня? — воскликнул Сергей. — Коммунизм! Слово-то какое звучное... Спасибо вам, Спиридон Дмитриевич. Мы так рады были поближе познакомиться с вами.

— До свидания, друзья! До свидания! Приходите запросто. — Мавромати проводил ребят до дверей и еще раз пожал им руки.

Сергей посмотрел на его лицо с черными бровями и горящим взглядом. На этот раз оно показалось ему мужественным и гневным, как у Овода...

Саня Самарцев летом жил в амбаре, что стоял в конце двора. Амбар был бревенчатым, с полом и потолком из толстых досок. Если б окна, его бы не отличить от рубленого дома.

В нем было чисто и пахло сушеными травами. Здесь хранилась старая поломанная мебель, разная утварь, зимняя одежда. Поближе к двери стоял стол с двумя гнутыми стульями. На нем — лампа и книги.

Слева, у стены, — железная кровать с тюфяком, набитым сеном, и лоскутным одеялом. У другой стены — топчан, застланный пикейным одеялом.

В этот-то амбар Саня и привел друга, когда они вышли из «ковчега».

Солнце давно село, но на улице было еще довольно светло, как бывает в длинные летние вечера. В амбаре же нельзя было ничего рассмотреть. Пришлось засветить лампу.

Саня сразу закрыл дверь и запер ее на засов. Затем положил фуражку на стол, извлек и развернул газету, оказавшуюся небольшой, компактной. Бережно разгладил ее.

— Ну, что будем делать, Серега? Может, начнем читать?

Сергей осторожно взял газету, прочел шепотом:

— «Российская социал-демократическая рабочая партия», — чуть повысив голос: — «Искра»! — потом опять шепотом, но с подъемом: — «Из искры возгорится пламя!..» Ответ декабристов Пушкину.

— Что, захватывает?

— Да, интересно, Сашок. Но это надо читать внимательно, вдумчиво. А я почти сплю. Всю ночь проходил по палубе парохода, да и дома ждут...

— Тогда вот как давай. Завтра ты на ночлег перебирайся ко мне. Будешь спать вон на том топчане, на свежем сене. Ночью станем читать.

Сергей вдруг вспомнил Веру, назначенную на завтра встречу.

— Ладно, Сашок. Твое предложение принимаю. Точнее договоримся завтра. Я забегу... А куда ты спрячешь газету?

— Найду место.

— Давай вместе это сделаем.

— Давай!

Саня прошелся по амбару, осмотрелся и вдруг, поставив стул к большой стене, вскочил на него.

— Ну-ка, Серега, складывай ее и давай сюда.

Сергей увидел, что Саня ощупывает щель в верхней части бревна, улыбнулся:

— Ага! Это хорошо! — Он аккуратно сложил газету в продолговатую полоску, подал.

Саня ловко упрятал ее в щель.

— Ну как, видно?

— Нет, хорошо. Щелей в бревнах много, никому и в голову не придет в них искать. Молодец.

Саня спрыгнул, обнял друга:

— Видишь, Серега, и мы становимся конспираторами...

Сергей, открыв калитку, увидел, что сестры уже пришли и вместе с бабушкой сидят на ступеньках крыльца, поджидают его.

— Ой, Сереженька, что это ты так припозднился? — запричитала бабушка. — Мы тут места себе не находим. Думали, не случилось ли боды.

— Все хорошо, бабушка. Мы с Саней к учителю ходили.

— Ну, слава богу! Слава богу! Иди в горницу, там тебе еда оставлена, а мы ишо посумерничаем.

На столе стояла глиняная плошка с кашей, кринка с молоком и лежала краюха хлеба, накрытая вышитым полотенцем.

Сергей, быстро поужинав, вышел на крыльцо.

— Ну, что, полуночники, не ложитесь?

— Тебя ждали, Сереженька. Да уж, верно, пора, — сказала бабушка, зевнув, и перекрестила рот.

— Сереж, мы тебе на сеннике постелили, — сказала Лиза.

— Это здорово! Спасибо!

— Ну, айда спать, девоньки. И ты, Сережа, ступай! Спокойной ночи! — Бабушка поднялась и, поддерживаемая Аней, засеменила к себе... А Лиза немного задержалась, шагнула к Сергею и молча сунула ему в руку записку.

Записка была нацарапана карандашом, и разобрать ее в сгустившемся сумраке было невозможно. Нащупав в кармане спички, Сергей чиркнул и успел прочесть: «Сережа, приходи завтра вечером в городской сад. Буду ждать. Вера».

Сергей спрятал записку и отправился на сеновал.

Ночь спустилась тихая, теплая. Только было слышно, как где-то далеко лениво постукивал сторож деревянной колотушкой.

Развалясь на мягком сене, Сергей сладко потянулся: нахлынули впечатления от встречи с родным городом. Их было много. Они роились, наплывая одно на другое. Сколько близких, дорогих лиц: бабушка, Аня, Лиза, Санька Самарцев... Сколько знакомых: Спруде, Зоткин и совсем незнакомый, но врезавшийся ему в память, похожий на Овода Мавромати.

Потом возник перед глазами образ человека, фотографий которого он никогда не видел и даже не слышал, как он выглядел, — образ Степана Халтурина. Он возник перед глазами всего на мгновение: русоволосый, с маленькой бородкой. И его строгие глаза говорили: «Сергей, ты должен узнать обо мне все, все! Ты должен быть таким же, как я. Ты должен без страха идти дорогой борьбы...»

Сергей хотел что-то ответить, но перед ним возникли другие глаза, тоже ясные, но не строгие, а ласковые, чуть-чуть затуманенные любовью.

— Вера! Веруша! — потянулся к ней Сергей...

Вера Климова, как и он, была сиротой и воспитывалась в приюте. Когда он заканчивал приходское, Веру за большие способности и прилежание отдали в