Невыносимый - Александра Салиева

– Нет, малыш, – улыбаюсь ему, приглаживая торчащие во все стороны темные волосики на макушке. – Я только поговорю с дедушкой и поедем в парк, как собирались. Да?

Сын важно кивает и усаживается на ближайший стул, принимаясь махать ножками туда-сюда. Я же прокручиваю в голове то, что скажу отцу. Но вся заготовленная речь вылетает из головы, когда в поле зрения появляется его массивная фигура. В голубых глазах, как у меня, ни намека на теплоту в мою сторону. Только привычная стужа. Как и пять лет назад. Она поселилась в них ровно в тот момент, когда я сообщила ему о своей беременности и отказалась назвать имя того, кто меня «обесчестил». Тогда же я оказалась на улице, одинокая и без поддержки близких за спиной. И ни за что не пришла бы сюда сегодня, не будь иного выбора. Хотя уже не уверена в том, что выбор хорош. Ведь при виде внука на лице родителя возникает такое выражение брезгливости, что я невольно обнимаю моего мальчика за плечи, притягивая ближе к себе в неосознанном стремлении защитить.

– Идем, – распахивает он дверь своего кабинета.

Просторное и светлое помещение встречает нас тишиной и прохладой из-за приоткрытого окна, возле которого стоит массивный дубовый стол, куда отец не спешит садиться, оставшись пребывать у входа. Я же достаю телефон с наушниками и присаживаюсь перед Максом на корточки.

– Посмотришь мультики, пока мы ведем взрослые разговоры? – прошу.

Мой малыш вновь согласно кивает. Усаживаю его в кресло для посетителей, открываю нужное приложение и прибавляю громкость, на всякий случай. Надеваю шапочку обратно ему на голову, чтобы не продуло, и только после этого поворачиваюсь к отцу.

– Здравствуй, – говорю негромко, чувствуя себя под его давящим взглядом вновь восемнадцатилетней неуверенной девочкой.

Вот только той девочки давно уже нет. Она умерла в тот момент, когда те, кого она любила, отказались от нее в самой грубой форме. Ночевки на вокзалах и в аудиториях университета стали финальным аккордом в ее существовании. Повезло, что у меня были денежные запасы с карманных денег, и что однажды, когда я в очередной раз пряталась под партой, устраиваясь на ночлег, меня обнаружила наш преподаватель по психологии Марина Семеновна. Именно она, совсем чужой и малознакомый человек, проявила ко мне снисхождение и доброту, забрав жить к себе на все годы моего обучения. Благо, мне хватило ума в свое время получить достаточно высокие баллы за школьные экзамены и поступить в университет на бюджетную основу. Но, конечно, без Марины Семеновны я бы не справилась со всеми проблемами, что на меня свалились: отсутствие жилья, денег, вещей, беременность со всеми ее прелестями, учеба и сам ребенок. Женщина ни разу не попрекнула меня ничем, еще и переживала иной раз за меня так, как мать родная никогда не делала. Странная штука – судьба.

Сейчас эта замечательная женщина живет в Канаде у своего сына с его женой. И если с отцом не выгорит, наверное, придется опять обратиться к ним за помощью. Хотя и не хочется втягивать посторонних людей в свои проблемы. Достаточно того, что я по-прежнему живу в квартире Марины Семеновны, которая наотрез отказывается брать с меня деньги за проживание. Я только коммунальные услуги оплачиваю. До сих пор не верится, что такие люди в наше время еще существуют.

– Вот так просто? Здравствуй, и… все? – хмурится отец.

Я от подобного заявления даже не сразу нахожусь со словами. Он ведь не ждет, что я, после всего, брошусь ему на шею, как раньше, правда?

– А что еще я должна сказать, по-твоему? Или сделать? – все же уточняю.

Нет, ну мало ли. Может и правда ждет, а я не в курсе. Вот только обнимать его и быть приветливой у меня точно нет никакого желания, несмотря на ситуацию, в которую сама себя загнала.

– Ну, это же не я к тебе пришел. Без предупреждения. Спустя пять лет, – криво усмехается отец.

Проходит дальше по кабинету. В стеклянном графине на отдельном столике стоит вода, он наливает ее в стакан и делает несколько глотков.

– Что случилось, Тая? Понятно ведь уже, что не просто так ты ко мне сюда заявилась, да еще и с ребенком, – бросает на Максима косой взгляд и возвращает свое внимание ко мне.

Я тоже смотрю на сына, похожего как две капли воды на своего отца. Такой же темноволосый, синеглазый, даже овал лица и улыбка, как у Игната. От меня ровным счетом ничего и нет. И раньше я о таком даже не задумывалась, а сейчас это жутко бесит. Радует, что ребенок не замечает нашего к нему излишне пристального внимания, поглощенный происходящем на экране. Не радует признаваться из-за необходимости в том, кто же стал донором для его зачатия. Но я же не помолчать сюда пришла.

– Его отец объявился, – признаюсь тихо, а внутри против воли все замирает в ожидании реакции отца.

Хмурые черты смурнеют еще заметнее.

– Спустя столько лет захотел поиграть в родителя? – спрашивает, вновь глядя на ребенка. – И что хочет? В суд подаст, опеку отберет? Или делить будете?

Ну, вот мы и подошли к сути…

– Не знаю, – вздыхаю и тру ладонью лоб. – Я не говорила ему о беременности. Так что по идее он не должен знать, но…

И только теперь понимаю, насколько жалким и глупым выглядит мой порыв и приход сюда, как и все сказанное.

– Я просто боюсь, что, если узнает, то действительно захочет отобрать, – заканчиваю тише прежнего в качестве оправдания.

Черт, этот разговор выходит еще хуже, чем прошлый, с признанием о беременности! Вот и реакция родителя убеждает меня в том же.

– Ты… Что? – не верит он моим словам.

Будто каждое слово выплевывает. Настолько скрипуче звучит его голос. А дальше – сплошной мат. Отборный. Отец торопливо отходит к окну, теперь смотрит туда. То и дело сжимает и разжимает кулаки, возвращается к разговору лишь спустя минуту.

– И в кого ты такая дура, а? – разворачивается ко мне.

Он явно собирается сказать много чего еще по поводу моих умственных способностей, но обрывает сам себя. Лицо – уже багровое, от переполняющих его эмоций. А