Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова

Заметим, что в Шуйском городке на правом берегу Сухоны у впадения в неё речки Шуйки (ныне – Междуреченский район Вологодской обл.) до сих пор уцелело селение Баскаково. Селение с таким же наименованием фигурирует в одной грамоте XV в. ещё и на восточном берегу Кубенского озера, а в XVII в. деревня с таким названием отмечена и в волости Лежский Волок Вологодского уезда. Ю. И. Чайкиной такое название выявлено ещё и в Череповецком районе. Подобная топонимика (деревни Баскаково вообще нередки и в других губерниях России, а их наиболее полную сводку привёл А. Н. Насонов) указывает на размещение здесь баскаческих отрядов. А. Н. Насонов подчеркнул особо сильную их концентрацию на территориях Ростовского княжества, города которого с их вечевыми традициями выступили в 1262 г. против ордынских агентов. Упомянем ещё дер. Татариново недалеко от Шуйского городка (в конце XVII в. – это Шейпухоцкая вол.). Деревни Татариново, Татарово, Татарково существовали и в других волостях Вологодского уезда – Вастьяновской, Кубенской, Тошенской. Распространение приведённых названий также свидетельствует о закреплении в народной памяти «пришествий» сюда татар (скорее всего, казанских, с учётом уже отмеченных нами выше речных коммуникаций с Волги на Сухону, в 1530–1540-х гг.), налоговых выплатах в их пользу и, не исключено, о проживании их здесь.

При этом следует избегать буквальных истолкований этнических названий каждого выявленного населённого пункта типа Баскаково, Татарово или Казарино (хазары), Задние Чуди (чудь заволочская), Зырянский починок (коми-зыряне). Здесь могли сказаться свойства, закреплённые в значениях приведённых слов (баскак – смелый, бойкий, наглый, дерзкий человек), и факты испомещения служилых людей тюркоязычных фамилий Ахматовых, Баскаковых, Вельяминовых-Зерновых, Макшеевых, Мещерских и мн. др. на территории Вологодского уезда в XVI–XVII вв. Сказанное относится и к возможным трактовкам таких наименований, как Ахмыльцово, Дюденево, Щелканово.

Красноречивый «язык земли» (приведённую топонимику), отразивший ордынский след, можно дополнить наблюдениями над налогово-повинностными взиманиями ордынской эпохи. Значительный интерес представляет исследование их наименований, как и самих окладных единиц. В 1324 г. на Устюг был совершён поход московского кн. Юрия Даниловича с новгородцами «и докончаша мир по старине и выход давати по старине во Орду». В 1333 г. кн. Иван Калита разгневался на новгородцев и устюжан за то, что они не дали выхода в Орду – чёрного бора. Выплата должна была идти с «пермских мест устюгских» – Вычегды и Печоры. Название чёрный бор происходило от пушнины, в частности чёрных соболей и куниц, которыми славились Устюжский, Пермский и Вычегодский края. «Чёрный бор» мог также противопоставляться взиманию ордынского выхода (как и дани вообще) не мехом, а деньгами – белым серебром.

В ряде источников XVI–XVII вв. фигурирует «плуг» (причём не только в актах по Устюгу, но и в порядных записях, хозяйственных книгах Спасо-Прилуцкого монастыря по Вологодскому уезду), а «поплужное» соотносимо со сбором податей «по сохам» (плуг в налоговом смысле – это двойная, тяжёлая соха). Поплужное и его сборщики – «поплужницы» (причём это были княжеские люди, наряду с писцами и «таможницами», а не татары) – фигурируют в татарских ярлыках русским митрополитам XIII–XIV вв. В одной правой грамоте Лопотова Пельшемского монастыря 1561/62 г. в качестве спорных упоминаются старинные «два плужища пашни». Выявленная в Устюжском уезде XVI–XVII вв. дер. Марковская Плужище тож наводит на предположение, что «плугом» как окладной единицей могло быть описано селение в целом. В офицерской описи Сольвычегодского Введенского монастыря 1763 г. Н. П. Воскобойникова отметила дер. Михайловскую Плуг, а Дементьево тож. Во фрагменте посадской окладной книги по Соли Вычегодской за 1567 г. находим обширный перечень налоговых сборов, некоторые из которых, полагаем, восходили к ордынской эпохе – это «поминочные деньги», «чёрные соболи», «ямские деньги и ямское дело», «поплужная пошлина». «Плуги» как окладные единицы фигурируют и в актах Великоустюжского Михайло-Архангельского монастыря в сёлах Пятницком и Леонтьевском. Поминками назывались посольские подарки в Орду. А о татарском яме следует сказать отдельно.

Это была повинность поставлять лошадей, транспортные средства вообще татарским послам и чиновникам. Под «ямом», как пишет Б. Д. Греков, могла пониматься и дань, собираемая с населения для организации ямской гоньбы. На противоположном от Шуйского городка берегу Сухоны («ходучая сторона») располагалась ямская слобода, от куда шла «Мольская дорога», ставшая частью системы ямской гоньбы в сторону Тотьмы и Устюга. Название некоторых тотемских слободок Сухонского левобережья свидетельствует об их включённости в эту систему. Например, Коченская слободка, «что был ям Коченга на р. Сухоне», располагалась на её левой стороне. К югу от Вологды функционировали два яма – Обнорский и Комельский; на окраинах города – Кирилловская и Московская ямские слободы. И хотя приведённые факты относятся к XVI–XVII вв., допустимо предположение об отголосках каких-то устроительно-транспортных мероприятий татар здесь в более ранний период.

В вологодских и устюжских актах XV–XVII вв. широко отражена имеющая ордынское происхождение номенклатура транспортных налогов и повинностей – «ям», ямские деньги, ямское дело, ямщина. К ним, вероятно, близка по значению пошлина «повёрстное», упомянутая в одной прилуцкой грамоте 1541 г. С ликвидацией зависимости Руси от Орды эти поборы были включены в общерусскую систему налогообложения. К ордынской системе налоговых сборов восходила и посошная служба, организуемая по сохам, то есть путём взимания платежей или определённого количества человек с сохи («посошный корм»). К этому же кругу понятий восходили и сошные книги, сотные грамоты.

К налогообложению Устюжской земли в ордынское время могут иметь отношение упоминания о бегоулях. Этимологически это слово связывается с тюркским словом «букаулы» – интенданты, отвечавшие за снабжение крупных армейских подразделений в Орде XIV–XV вв. В источниках XVI–XVII вв. данный термин обозначал агентов низового звена наместничьей системы кормлений. В словарях он переводится как «пристав», а у М. Фасмера указан ещё как дворцовый чин (из чагатайского языка). Наиболее ранняя документальная фиксация бегоулей относится к Ярославлю и отражена в жалованной оброчно-несудимой и проезжей грамоте кн. Фёдора Ростиславича Чёрного Спасо-Ярославскому монастырю конца XIII в., текст которой оказался воспроизведённым в грамоте его внука кн. Василия Ярославича Грозные Очи 1320-х гг.

Слово это фигурирует также в актовых источниках и делопроизводственной документации Устюга и Устюжской земли XVI–XVII вв. В указной грамоте Ростовского архиепископа Никандра устюжанам 1554 г. на построение каменного Успенского собора бегоули названы среди других должностных лиц и социальных категорий населения, наряду с детьми боярскими, гостями, торговыми людьми, земскими целовальниками, священниками, дьяконами градскими, посадскими, становыми и окологородними людьми. В соседнем с Устюгом Сольвычегодске до сих пор существует местная фамилия Бегоулевых. Обозначаемые этим словом должностные лица, наряду со старостами, ведали сбором с населения каких-то старинных кормовых поборов («бегоулева издержка»). В Устюге бегоули подчинялись волостелям, тиунам и наместникам, а в Соли Вычегодской – великокняжеским (дворцовым) посельским. Вероятно, бегоули раскладывали кормовые поборы среди податного населения – городского и сельского («…что не розрубят бегоули старины» – так говорится в актах Великоустюжского Михайло-Архангельского монастыря).