Давай поговорим! (сборник) - Михаил Михайлович Попов

«Говори, кто учил злонаме-еренно

клеветать на наш ленинский строй!» —

«В жопе видел я вашего Ле-енина!» —

Отвечает им юный герой.

Дешевое фрондерство дешевого человека, да еще напившегося под вечер дешевого одеколона. Никакой смелости для того, чтобы издеваться над Лениным, сейчас не требуется.

Было видно, что Модест Анатольевич не рад визиту родственника. Свояк жил на другом конце дачного поселка на небольшой съемной дачке и получал определенное содержание с условием, что не будет докучать своим присутствием. Причина такого условия была очевидна. Валерий Борисович был очень уж неприятен собой. Университет закончил, а пахнет как от бомжа. Но дело даже не в жуткой похмельной щетине, не в пиджаке, застегнутом не на ту пуговицу, а в тяжелейшем характере. Смесь Ноздрева и Мармеладова. Никогда не знаешь, бросится он в ножки или в рожу плюнет. Никак не могу понять, почему Модест Анатольевич не разорвет с ним отношения полностью и терпит порою его выходки. Одного звонка местному участковому за глаза хватило бы для полной победы над этим домашним диссидентом.

Когда Валерий Борисович подошел к ступеням веранды и остановился, дав себя рассмотреть, мне показалось, что он не так уж и пьян, а неправильно застегнутый пиджак и разные носки – наигрыш. Валерий Борисович стоял молча, как бы скромно, но при этом выражая всем видом уверенность, что его сейчас пригласят к столу.

Так оно, как это ни дико, и случилось.

– Ну что же ты там застрял? Пришел – проходи, садись.

И опустившийся человек начал подниматься по ступеням.

3

Это был очень странный ужин.

Во-первых, потому, что он не начинался в течение часа после того как был полностью накрыт. Сначала Модест Анатольевич удалился от стола вместе со своим фатоватым родственником и они о чем-то разговаривали в кабинете. Разговаривали на повышенных тонах. Нам, сидящим на веранде, был слышен только гул голосов, а Марусе на кухне по силам было, я думаю, различить и некоторые слова. Валерий Борисович вернулся из кабинета удовлетворенный. Он не удалился, как обычно, с матерно-сакраментальными угрозами, а уверенно уселся, собираясь как следует поужинать. Самолично откупорил бутылку домашней смородиновой водки, поданной к ужину, и налил себе половину чайной чашки. Предложил Барсукову и американцу. Мне, конечно же, нет, зная, что это бесполезно. Барсуков отказался по непонятной причине, а Фил потому что как раз устремлялся в кабинет к Модесту Анатольевичу.

– Ну и черт с вами, – сказал Валерий Борисович и выпил сам. Обычно я с интересом любуюсь фантастической гримасой, что охватывает его физиономию сразу вслед за выпиванием водки. Но тут мое внимание отвлек Барсуков. Увидев решительный и непосредственный ход американца, он привстал на своих коротеньких ножках и страшно побледнел. Это было видно даже в желтоватом неярком свете единственной лампочки, освещавшей веранду, даже сквозь распушенные бакенбарды. Он выглядел как человек, который с ужасом говорит себе – я опоздал! Чем его могла так уж испугать выходка этого малахольного Фила, какого такого он разглядел в нем соперника?!

Я почувствовал, что у меня холодеет под ложечкой. Неприятно осознавать, что ты не все понимаешь в происходящем. Все время, пока американец находился наверху, за столом стояло полнейшее молчание. Я смотрел в плохо начищенный бок самовара, пытаясь выловить взглядом свое отражение.

Барсуков скрипел плетеным креслом и беззвучно шевелил губами.

Валерий Борисович откинулся на спинку своего кресла и почти беззвучно бредил. Кажется, он был счастлив в эти мгновения.

Маруся была тиха и безмятежна. По крайней мере, внешне. На меня она смотрела со спокойным доверием, тихая моя краса. А я задавал себе жесткие вопросы. Прав ли я, пребывая в уверенности, что все происходящее вокруг никоим образом не касается моего великого умысла? Может, я что-нибудь упустил, может быть, кто-то хитроумный напал на наш след, и все эти гости суть не случайные люди со своими мелкими и случайными целями, а конкуренты. Не мелкие помехи, а главные препятствия.

Нет, в это я не верил и вопрос этот задал себе скорее для порядка и для острастки. Чтобы быть в форме, надо поддерживать форму. Уверившись в собственной неуязвимости, становишься уязвим.

Я улыбнулся Марусе.

Вскоре появились Модест Анатольевич с Филом. По их лицам нельзя было понять, договорились ли они о чем-нибудь. Барсуков пожирал их глазами. Они уселись на разных краях стола. И тут застолье разом как-то оживилось. Маруся вскочила и начала хлопотать. Валерий Борисович проснулся и стал совращать Фила насчет выпить. А на ступеньках появился новый сторож с двухлитровой алюминиевой кастрюлькой «бульбачкы» и шматком сала. Он хотел таким образом поучаствовать в общем застолье. Не помню, чтобы его кто-нибудь приглашал. Может, это у белорусских академиков принято столоваться вместе со сторожами, на высокомерной Московии такого завода нет. Да, наш сторож человек не столько светский, сколько советский. Думается, работящий наш Леня ориентировался на рассказы аспиранта Шевякова о своем житье-бытье на этой даче. Но тот стал относительно своим лишь потому, что некогда был однокурсником Вероники, а такие привилегии по наследству не передаются.

Ну, академики у нас люди воспитанные, никто и глазом не повел, подношенья от сторожки были деликатно кооптированы в общий ужин.

Американец, словно подыгрывая белорусу, прямо-таки набросился на картошку, а Валерий Борисович шумно обрадовался салу, как будто надеялся почерпнуть из него сырье для своих пьяных сальностей.

Маруся сумела мгновенно разогреть блинчики и питье Модеста Анатольевича. Академик одарил ее драгоценно блеснувшим взглядом. Девушка грамотно потупилась и с милой неловкостью одернула фартук. Маруся, Марусечка, настоящая покорная дочь. Ни крупицы косметики, улыбка сестры милосердия. «А у нас светлых глаз нет приказу подымать». Даже очень стараясь быть незаметной, она все равно оказывалась в центре внимания. Понимаю, хотя и не извиняю этого гада Шевякова. Хороша, ангелица! Несомненно, Модест Анатольевич счастлив, что Маруся появилась в его доме, возможно, даже более счастлив, чем можно было предположить. А собственно, чего я жду? Ведь ситуация, если посмотреть на нее трезво и спокойно, полностью созрела. В чем она может стать лучше? Каких еще дополнительных сигналов и свидетельств я жду?! Не надо бояться действовать. Надо бояться упустить момент.

Валерий Борисович, Фил и Леня как раз дернули по стаканчику. Смородиновая еще не докатилась до желудка американца, а он уже опять полез со своим косноязычным политическим трепом. Он говорил с жаром, можно было подумать, что его в самом деле волнует будущее СССР и народов, его населяющих. Мысль была у него, собственно, одна,