Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории - Зикевская Елена

был на них до сих пор сердит. Я не собирался выполнять пожелания каждого встречного утопленника.

— Ты себя-то видел? Чай, русалки и близко не подпускают? — Я усмехнулся, решив, что не помешает поставить обнаглевшего Ваську на место.

— Дык, я это… — утопленник удивленно оглядел себя. Синий, опухший, в слизи и водорослях. Одежда клочками да обрывками. — Мне так вроде положено…

— Положено, ну и лежи себе, а меня дела ждут, — я развернулся и пошёл дальше. И без того хорош был: стою посреди дороги и с камышами вслух беседую. Ладно, хоть нет никого вокруг.

— Утоп я, — беспомощно развёл руками Васька.

Тоже мне, оправдание.

— И что? — Я остановился и стал искать сигареты: тянуло меня порой, когда с духами общался. — Вон, на русалок погляди. Тоже утопленницы, а не чета тебе, хоть и хвосты рыбьи.

Упоминание о русалках исказило Васькину физиономию так, что и слепой бы понял: после водки это было второе заветное желание утопленника.

— В общем, так, — я закурил. — У меня сейчас дела, некогда мне с тобой. Приведёшь себя в порядок, тогда поговорим. С таким сопливым я разговаривать не буду, рожа у тебя тошная.

Поставив в разговоре точку, я пошёл по дороге, оставляя утопленника в раздумьях. В навий лес ему хода всё равно не было.

К полудню я закончил с обещанным, перекусил пирогами, запивая квасом, и отправился отдыхать. Для отдыха я выбрал лодочную прогулку. Перед этим я заглянул в один из магазинов, взял хорошей тушёнки, полторашку пива, не забыв пару наливок для деда и круглую буханку хлеба. Каравай был свежий, тёплый и очень вкусно пах дымом.

— В печи пекли, — равнодушно пожала плечами продавщица на мой вопрос. Эка невидаль, мол, хлеб на живом огне…

Набив пакет, я отправился на лодочную станцию. Дорога вела не торопясь, где по лесу, где по опушкам, я довольно улыбался солнцу, а про Ваську и думать забыл.

Солнце высоко, до вечера далеко — зачем зря голову забивать?

На станции добродушная тётка забрала в качестве залога паспорт, посоветовала какую лодку брать, я взял стоявшие вдоль стены станции вёсла и пошёл на пристань.

— Не заблудитесь у нас, — наставляла тётка. — Тут везде указатели.

Я кивнул, отчаливая. Получалось не слишком ловко — в новинку мне это дело было, а потом ничего, понял, лодочку почувствовал и хорошо дело пошло. Пока по узкой части озера плыл — тихо было. Волны нет, ветра нет. Выплыл я на открытое место — волна поднялась. Я вперёд, а она меня назад! Лодочка-то пластиковая, лёгкая, для воды как пёрышко. Но ничего, гребу себе. На берегу дальнем леса навьи, настоящие, не для игр и забав с людьми. Солнце припекает, от воды холодом тянет, да не простым — навным. Чуется озеро глубокое, но без постоянной «живности». Оно и понятно — кому понравится, когда у тебя над головой весь день туристы плавают.

Хорошие места, живые. Как если через стакан смотреть на солнце, когда он пуст или с водой. Здесь стакан полный был. И навки, и русалки рядом — руку протяни и пощекочут тут же, поманят. И вольготно им тут, и люди им не помеха, а принятые в этот мир удивительный… Благодать, одним словом! И словно в прошлое своё ушёл, в первую жизнь, когда ведовству учился только и жили люди с собой да миром в гармонии…

И помстилось, что на мне рубаха моя, узором охранным шитая, слева — верный меч на боку, а справа — только руку протяни — посох мой, колдовской, в лодочке лежит…

Первая протока красивой оказалась, хоть романтические сцены снимай: вода прозрачная, дно близко, камни, водоросли видно, над головой деревья кроны почти смыкают, солнце зайчиками играется…

Вышел я на чистую воду и удивился: на солнце вода не серебром — ртутью блестит, а за борт глянешь — густо-синяя, как небо в сумерках. И красивое озеро: лесом негустым окружено, омуты в нём глубокие, сом здоровый в одном живёт, — а «пустое» оно, не задерживаются здесь русалки, из протоки в протоку проплывут и всё. Ну да ладно, кто их знает, чем озеро не угодило, мне тут не жить.

Нашёл указатель, поплыл. До середины озера не добрался, как вижу — от берега на перехват пара серых уток пошла. Селезень и дама его. И быстро ведь так, целенаправленно, как на таран! Ну, думаю, не откупишься — заклюют! Да и местные могут обидеться: еда есть, а не поделился.

Осушил вёсла, накормил парочку, пока лениво не отплыли, на волнах покачиваясь: греби, мол, турист, разрешаем…

Я вёсла взял, глядь-поглядь — а нету указателя! Чётко помню — на него плыл, ни водой, ни ветром лодку не развернуло: откуда приплыл — вижу, а куда дальше — хрен знает! Сматерился негромко — закружило озеро, и решил вдоль берега плыть: не напрямую, как хотелось, зато наверняка протоку не пропущу.

И верно: нашёл, красавицу!

Совсем на первую не похожа: берега людей не жалуют, на выходе над головой мост навный…

Выплыл я тихонечко, смотрю, а у следующего указателя такое место тихое — не проплывай мимо! И видно: бывают здесь люди — тропка есть, да и пятачок у воды вытоптан. Но далеко явно не ходят: старшая навка тут живет, она гостей не жалует.

Да мне берег не нужен, я и в лодке посижу. Подплыл поближе, встал напротив, в сторону озера следующего посмотрел и понял: не поплыву дальше. Озеро там большое, водяной с русалками там обитает. Вон и девчонки резвятся, только хвосты над волнами плещут: в салки играют. А тут место тихое, нейтральное, на воде солнышко, на тропинке тенёк.

И старшая навка тут как тут. Встала за сосной, руки на груди сложила, смотрит строго: и прогнала бы, да повода нет. Наслышана уже про меня.

— Я выходить на твою землю не буду, в лодке посижу. Позволишь?

Подумала немного и кивнула: сиди. Причалил я, лодку привязал, футболку снял, сижу на носу, на солнышке греюсь, пиво открыл, консервы. Хлеба отломил и понял — вкуснее не ел ещё. Словно солнцем и силой напитан!

Старшая за плечом не стоит, а покосилась так, экий, мол, гость…

Угостил её и хлебом, и наливку открыл, не пожалел. Деду на обратной дороге ещё куплю. Угостилась старшая, улыбнулась скупо, отошла, вроде как по делам. А за место неё утки толпой приплыли. Не серые, помельче да поярче. Страха перед человеком в них никакого. Избаловали их тут туристы, сразу видно.

Долго я уток кормил, а глядь