Дожить до рассвета - Виталий Дубовский

Развернувшись, ведьмак направился прочь от капища, оставив Вандала наедине со своей болью и яростью. Презрительно покосившись на охромевшего Вандала, Беспута бросилась вслед за разгневанным Стояном. Сердце гулко билось в ее груди. Или сегодня, или никогда — другого шанса он ей не предоставит.

…Вернувшись в дом, Стоян сел у печи, прислонившись спиной к ее теплой глиняной стенке. Приложившись к крынке с медовухой, он жадно отпил треть сосуда и выругался:

— Поганец! Власти ему захотелось!

После похищения Ледеи Стоян стал злым и раздражительным. Сегодня в схватке с Вандалом он выплеснул свои эмоции, поедом съедавшие его изнутри. Ведьмак в сердцах стукнул кулаком по столу и вновь приложился к медовухе. Пьянящий напиток ударил в голову, наконец-то расслабляя его тело. Дверь распахнулась, и порог переступила Беспута, зябко ежась от мороза и притопывая ногами.

— Чего тебе?! — Прорычал Стоян, недовольно хмурясь. Отвернувшись от колдуньи, словно от надоедливой мухи, он вновь опрокинул крынку, топя свою злость во хмелю. Девушка усмехнулась, снимая с себя запорошенную снегом шубу. Оглядевшись по сторонам, она неторопливо прошлась по дому, вспоминая дни, когда нанялась к полянскому князю в услужение.

— Так ничего и не изменилось, — прошептала Беспута, ступая на скрипучие ступени, ведущие на второй этаж. Пытаясь развеять тоску ведьмака, она расхохоталась. — По этой лестнице Прошка кубарем катился. Ногу поломал. Не люблю, когда меня за дешевую девку принимают.

Девушка надменно улыбалась, несчастный случай с Прошкой развеселил ее. Поднявшись несколькими ступенями выше, она остановилась, оглянувшись на Стояна.

— Ты там спишь? В княжьей опочивальне?

— Нет, на печи бока грею. — Ведьмак недовольно нахмурился, окинув Беспуту своим захмелевшим взором. — Чего тебе надо, спрашиваю?

Колдунья вздохнула, присаживаясь на ступеньку, и принялась теребить рыжую косу. Десятки мыслей проносились в ее голове в поисках правильных слов. Бесполезно привораживать ведьмака, который сделал из тебя колдунью. Нет таких чар, чтобы голову ему вскружить, это сможет только любовь настоящая.

— Скажи, Стоянушка, ты по-прежнему любишь ее?

Ведьмак нахмурился, отводя взгляд в сторону, и вновь приложился к крынке.

— Люблю, Беспута. Потому и злой стал, что ее рядом нет.

Девушка понимающе кивнула, неторопливо продвигаясь дальше, словно ступая по тонкому льду:

— Коли любишь ее, скажи — как мне-то быть? — Она тихо заплакала, прикрывая лицо ладонями. — Не могу я жить, когда ты с другой. Не могу видеть, как сохнешь по ней, как ты убиваешься. Люблю я тебя, Стоянушка, пуще жизни своей люблю! С того самого дня, как вошел ты в мой дом, колдунью в девчонке малой заприметив. Что же мне делать? Как мне жить с этим?!

Ведьмак молчал, не зная, что ей ответить. Весь его тысячелетний жизненный опыт был бессилен против этого вопроса. Любовь. Ревность. Страдания. Три стороны одного целого. Шмыгнув носом, Беспута прошептала:

— Стоян, а может, это судьба, что Ледею похитили? Может, не след ей с тобою быть? Ведь я рядом! Открыто для тебя мое сердце…

— Молчи!!! — Ведьмак поднялся на ноги, пьяно пошатываясь, и гневно стукнул кулаком по столу. — Не смей о ней говорить. Ты мизинца ее не стоишь!

Беспута вспыхнула от гнева, словно пересохшая лучина.

— Не стою?! Ради тебя с другими ложилась, воинство тебе собирая. В глаза тебе заглядывала, как собака верная. Молодость свою загубила, тебе на алтарь возложивши. Мизинца ее не стою? А что она ради тебя сделала?! — Беспута утерла рукавом сорочки слезы, выкрикнув: — Убью я твою Ледею. Найду и убью! Раз не люба я тебе, то и тебе любви не видать в этой жизни.

Грустно склонив голову, ведьмак направился вверх по лестнице. Вдруг остановившись, он произнес заплетающимся хмельным языком:

— Дуреха. Что докажешь кулаками, если сердце пораженье потерпело. Не судьба нам с тобой, Беспута. — Он кивнул в сторону лавки, продолжая подниматься в опочивальню. — Там спи. Шубу подстелешь…

Оставив ее наедине со своим горем, Стоян поднялся в опочивальню, рухнул на княжье ложе, вмиг засыпая. Через минуту до Беспуты донесся его пьяный храп. Утирая слезы с раскрасневшегося лица, девушка прошептала:

— Прав ты, Стоян, потерпело мое сердце пораженье. Убил ты в нем мою чистую любовь к тебе. Не могу я более терпеть такие страданья. Права была Верея, сто раз права. — Направившись к лестнице, Беспута стала осторожно подниматься по скрипучим ступеням, продолжая шептать: — Нет в тебе любви человеческой. Демон ты старый. Девок остригаешь, навеки себе подчиняя. — Колдунья вошла в опочивальню, испуганно покосившись на спящего ведьмака. — Только я не стану более терпеть. Грань меж любовью и ненавистью она незрима, Стоян.

Принявшись неторопливо осматривать разбросанную по полу одежду ведьмака, она испуганно замерла, нащупав у рубахи потайной карман. Дрожащими руками Беспута разорвала грубую холщовую ткань и охнула, разглядывая разноцветные локоны волос.

— Спасибо тебе, Верея, не обманула ты меня. Ты уж прости, что так вышло. Пусть это станет твоей местью ему за нашу поруганную любовь. — Схватив локоны, Беспута сунула их за пазуху, окинув ведьмака прощальным взглядом. — Прощай, Стоян. Нет более твоей власти надо мной.

Ведьмак спал непробудным хмельным сном, уставший от жизни, от войн, от всего на свете. Развернувшись, Беспута быстро пошла прочь, навсегда покидая того, кому долгие годы принадлежала душой и телом. Продрогшие стражники, стерегущие у двери покой вождя, окинули ее удивленным взглядом. Улыбнувшись через силу, Беспута прошептала, окатывая их волной очарования:

— Не беспокойте Стояна до утра. Устал вождь от утех и медовухи. Пусть выспится.

Направившись в конюшню, девушка чувствовала спиной их похотливые взгляды. Завидовали стражи-рысичи Стояну, в чьей власти была такая женщина. Прекрасная, способная свести с ума, готовая отдаться душой и телом.

Выбрав самого сильного жеребца, колдунья вывела его из стойла, неумело запрыгивая на коня со ступеней. Бросив прощальный взгляд на княжий дом, она прошептала:

— Не поминай лихом, Стоянушка. — Беспута дернула повод, направляя коня к городским воротам. — Быть теперь по-моему, коль уж сердце потерпело пораженье…

Колючий морозный ветер радостно взвыл, принявшись кусать ее нежные, мокрые от слез щеки.

Сидя на постели, Ледея в который раз оглядывала свое новое жилище. Огромная комната, в коей впору жить большому семейству, нагоняла на нее тоску. Для чего ей столько места, если даже за двери выйти не дают. Темница — она и есть темница. Ну, хоть в погреб не посадили — и на том спасибо. События последних дней она помнила, словно в тумане. Была битва, затем ее похитили волхвы. Полет на корабле могучего чародея, чье лицо скрывалось под золотой маской. Они летели, рассекая белые пушистые облака. Далеко внизу чернели пахотные поля, зеленели леса, сверкали голубизной озера. А потом они летели над холодным морем, сопровождаемые криками любопытных чаек. На следующий день корабль достиг горы Меру и плавно причалил на широкую площадку у самой вершины священного Капища. Долгие часы путешествия слились в один длинный и удивительный миг. И за все это время похитивший ее чародей не проронил ни слова, лишь внимательно наблюдая за ней со стороны. Он был очень сильным чародеем, Ледея ни на секунду не сомневалась в его силе. То, что Стоян побоялся скрестить с ним мечи, — говорило само за себя. Ледея так и не поняла, что с ней произошло. Едва лишь чародей назвал ее Чернавой, с глаз словно пелена спала. Жизнь со Стояном стала казаться ей жуткой сказкой, в которой они начали великую войну против Асгарда. Все произошедшее напоминало дурной сон. Лишь одно из этого сна было правдой — она носила в себе ребенка Стояна, маленького крошечного человечка. Она ощущала всем своим колдовским талантом эту искру жизни, едва зародившейся в ее чреве. И от этого становилось страшно. Страшно от невозможности противиться воле этого чародея. Страшно от неизвестности, ожидавшей ее впереди. Страшно, что нет рядом сильного Стояна, всегда готового защитить ее от этого беспощадного мира. Но более всего ей было страшно от осознания содеянного. Она встала на темный путь, возложив свою душу на алтарь Мораны. И обратной дороги уже не было, лишь та, что начертана ей на роду могучими богами Нави.