Гонец московский - Владислав Русанов

Впереди заржал конь. Зло заржал. Сразу слышно, что норовистый жеребец из тех, что кусаются в сражении, копытами бьются, да и в мирное время никому спуску не дадут: ни конюху, ни другому жеребцу.

– Балуй мне! – громко прикрикнул на коня кто-то, кого Никита еще не мог видеть.

Слава Богу! По-русски.

Значит, не враги, а гости.

Хотя, с другой стороны, время сейчас такое, что и от соотечественника не знаешь что ожидать. Особенно от того, кто заявиться может вот так вот: ни свет ни заря, ни зван ни ждан. Не зря же в народе и пословица родилась: незваный гость хуже татарина.

Никита решил подобраться к дому украдкой и поглядеть: что да как? Дядька Горазд, конечно, великий боец – голой рукой саблю ломает, но мало ли что?

От опушки до хлева парень перебежал за считаные мгновения. Замер, прижавшись плечом к шершавым бревнам. Прислушался.

Люди весело гомонили, перебрасывались едкими шутками-прибаутками, все чихвостили какого-то Всемила, что потник плохо расправил и коню холку намял.

Всемил вяло оправдывался, что два раза проверял, после чего кто-то суровый и немногословный пообещал накостылять ему по шее. Дымком, который почуял парень, тянуло, похоже, от костра. Кто же это такие? Где учитель?

– А вот и Никитша пожаловал! – раздался громкий голос Горазда. Бывший дружинник самого Александра Ярославича Невского умел вроде бы и не кричать, а так сказать, что за полверсты слышно. – Выходи вьюноша, не таись! Не враги у нас, гости!

«Как только узнал, что я здесь? Нет, ну не волшбой же, в самом деле?»

Старик будто услышал его мысли.

– Да я тебя давно жду! – проговорил он уже тише, приближаясь к пеструхиному жилью. – Небось неладное заподозрил? Выходи, Никитша, не бойся! Свои, русские.

Горазд стоял ссутулившись, опираясь на посох. На вид старик стариком. Такому только на завалинке кости греть да внукам побасенки сказывать. Однако Никита знал, что учитель умеет вытворять с длинной палкой, и мечтал достичь хотя бы половины его мастерства.

– Что смурной-то такой?

– На жерди не устоял… – опустил глаза парень.

– Неужто свалился? – усмехнулся старик. Длинный, багровый шрам, пересекающий его лоб, бровь и щеку, зашевелился, будто диковинный червь.

Пять лет назад, только познакомившись с Гораздом, Никита часто расспрашивал о прошлом учителя, но узнал немного. А о старой ране, которую не нанесешь ни мечом, ни саблей, – так и совсем ничего.

Уже позже бывший воин признался как-то под хорошее настроение, что ходил в свое время с суздальской дружиной далеко-далеко – аж в страну Чинь, где живут люди желтые лицом и узкоглазые, но не татары, а другого племени.

Тогда Александр Невский обещал помочь оружными людьми Сартаку, своему названому брату. Вот и отправились суздальские дружины с темниками хана Хубилая.

Горазд с товарищами попал в отряд, возглавляемый Уриан-гадаем, сыном знаменитого военачальника – Субудая-богатура. Но не повезло молодому тогда бойцу – под стенами города, название которого Никита, как ни старался, а выговорить так и не мог, Горазд был ранен. Подобрали и выходили его монахи, великие искусники рукопашного боя.

В монастыре Горазд прожил больше двадцати лет, но далекая родина звала и манила. Снились по ночам березовые рощи, земляничные поляны, пушистый снег на еловых ветвях и весенняя капель. И он ушел. Пешком. С мечом на поясе и котомкой за плечами. Добирался домой шесть лет, перевидав столько народов, сел и городов, что оставшейся жизни пересказать не хватит. Да он и не стремился. Любил повторять: «Молчание – верный друг, который никогда не изменит»[15]. Мол, так говорил один мудрец, учение которого почитали в стране Чинь.

– Нет… – покачал головой Никита. – Свалиться не свалился, но едва удержался.

– Надо бы тебе еще поработать с равновесием, вьюноша, – вздохнул старик. – Поди на столб.

Парень кивнул. Подбежал к толстому бревну, поставленному «на попа» и вкопанному напротив землянки, одним прыжком взметнулся на его верхушку. Застыл, раскинув руки и слегка наклонившись. Левую ногу он согнул в колене и поднял назад-вверх так, чтобы и носок смотрел в небо. «Ван юэ пинхэнь» – «наблюдение луны» – называл это Горазд.

Тем временем к Горазду подошел кряжистый боярин. Явно вояка, закаленный в десятках сражений и сотнях стычек, он напоминал дубовый комель, выглаженный степными ветрами и зимними морозами. Вороненая кольчуга мелкого плетения обтягивала тело, как змеиная чешуя. Битые сединой кудри растрепались от ветра, а борода упрямо топорщилась, хоть он то и дело приглаживал ее широченной ладонью.

– Это и есть твой новый воспитанник? – Боярин с интересом разглядывал Никиту, будто к коню приторговывался. – Жидковат что-то…

– Какой есть, – без особой приязни отозвался Горазд. – Мне учеников откармливать не с руки. Чай, не поросята.

– Ершистый ты! – хмыкнул боярин. – Каким был, таким и остался.

– А ведь и ты не мед, Акинф Гаврилович.

– Какой есть! – захохотал боярин.

Его смех подхватили дружинники, собравшиеся вокруг костра, на котором булькал душистым варевом котел. Было их не больше десятка – охрана, должно быть. Все-таки в лесах лихие люди попадаются, да и просто именитому военачальнику негоже без свиты путешествовать – не к лицу.

Акинф зыркнул на них через плечо. Нахмурился. Сказал, глядя на Горазда исподлобья:

– Князь Михаил Ярославич тебе поклон шлет.

– Благодарствую. Честь то великая для меня – поклон от князя тверского получить… Неужто лишь для этого своего соратника верного ко мне послал?

– Нет. Не только, – не стал лукавить боярин.

– И что же князю Михайле Ярославичу от старика надобно? – прищурился Горазд.

– Помощи надобно.

– Помилосердствуй! Чем же я – старый, увечный, нелюдимый – самому князю тверскому пособить могу? У него ж такие бояре-разумники, дружина ближняя мастерству боя обучена, закрома богатые, смерды покорные да трудолюбивые…

– Боец ему нужен. – Боярин играл желваками, но на едкие подколки Горазда не отвечал. – Такой, чтоб равных ему не было от Орды до немецких земель.

– Ну, ты сказал! Где ж сыскать такого? И для какой такой надобности князю Михайле боец понадобился? Опять с князьями московскими ратиться решил?

– Для чего ему боец, то не твоего разума дело, старче, – свел мохнатые брови Акинф. – Князь, он для того Богом поставлен над людьми, чтобы самому решать, что да как… Если совет понадобится, то спросит. А нет, так непрошеного советчика и взашей может приказать…

– Так с какой такой радости ты, Акинф Гаврилыч, ко мне пожаловал тогда?

Боярин отвел взгляд, усилием воли сдержался, чтоб не вспылить. Переступил с ноги на ногу.