Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер

До его новаторского исследования оставались загадкой причины болезни, способы ее возникновения и распространение. Чахотку даже не умели четко диагностировать, и эта неясность дала повод для многочисленных толкований и спекуляций. Чахотка казалась таинственной, роковой, неизлечимой. Благодаря открытию Коха из загадочного несчастья она превратилась в одну из многих инфекционных болезней, которая, однако, еще долгое время оставалась среди основных причин смерти. Чахоточный больной, которого болезнь якобы выбрала по каким-то своим загадочным правилам, превратился в обыкновенного носителя бациллы, высокий недуг, вдохновлявший литераторов и художников, сделался просто следствием недостатка гигиены, который надеялись в скором времени преодолеть с помощью естественных наук. Прогресс в исследовании чахотки уничтожил ее загадочность и принес трезвое разочарование.

Между 1870 и 1914 годами Германия стремительно менялась: экономика развивалась невиданными темпами, человек научился летать, в воздух поднимались первые цепеллины. Каждый год происходили новые открытия: паровая машина, железная дорога, химическая промышленность, использование газа для освещения, отопления, кухонных плит и доменных печей, повсеместная электрификация. Аграрная Германия за несколько десятилетий превратилась в мощную промышленную державу[43].

Ни в какой другой стране экономика и наука не были так переплетены друг с другом. Химия, оптика и электротехника из Германии завоевывали мировой рынок. Германскую империю распирало от гордости и уверенности в собственных силах. Прогресс — вот волшебное слово, ставшее лозунгом эпохи. Вера в неудержимое развитие — прежде всего в естественных науках — предполагала, что и человечество тоже будет развиваться. Вернер фон Сименс в 1886 году перед 2700 слушателями в столице провозгласил, «что новая научная эпоха принесет сокращение нужды и болезней, повысит уровень жизни, сделает людей лучше, счастливей и примирит их с их судьбой»[44]. «Свет истины» вознесет их «на более высокую ступень бытия». Естественные науки в течение XIX столетия сменили теологию по части толкования мира и определения смысла бытия.

Медицина начиная с первой половины XIX века в своих знаниях и методах всё больше равнялась на прогресс в физике, химии, биологии и технике.

Решающим прорывом следует считать, очевидно, 1858 год, когда Рудольф Вирхов предложил новую медицинскую концепцию — теорию клеточной патологии[45]. Вирхов, с 1856 года штатный профессор общей патологии в Берлине, видел для медицины единственный возможный путь развития: «Позиция, о которой мы должны помнить и которой должны придерживаться, — просто-напросто естественнонаучная»[46].

Вирхов полагал, что основной строительный материал для всего живого — не органы и ткани, а клетки: «Omnis cellula e cellula» («Каждая клетка происходит от клетки»). Ответственными за здоровье и болезнь были для Вирхова физические и химические изменения внутри клетки. Вирхов на протяжении десятилетий был наиболее значимой, авторитетной и выдающейся личностью в медицине, в том числе далеко за пределами Германии. В Берлине он считался «профессором профессоров»[47].

Но если болезни вызываются химическими и физическими изменениями в клетках, значит, должны быть естественнонаучные методы для выявления этих процессов. Тогда так же, как и в химии, физике и биологии, все процессы в человеческом теле могут быть изучены и предсказаны путем экспериментов на животных и людях[48].

Наряду с клеточной патологией Вирхова медицинскую науку значительно продвинуло и еще одно открытие: бактериология Роберта Коха.

Мнение, что болезни бывают заразными и таким образом распространяются, существовало давно, но до сих пор превалировали другие теории. Доказать теорию инфекционных болезней удалось лишь французу Луи Пастеру. Он установил, что причина заболеваний гусеницы-шелкопряда — микроорганизмы.

Роберт Кох подтвердил эту теорию. Он первым выяснил, что сибирская язва также имеет бактериальное происхождение. В то время Кох был окружным врачом в городе Вольштейн провинции Позен. Он проводил свои опыты в самых стесненных обстоятельствах, в помещении собственной врачебной практики, в крошечной лаборатории, лишь одной занавеской отгороженной от приемного кабинета. Кох исследовал открытые его предшественниками палочкообразные структуры в крови больных сибирской язвой животных, и ему удалось доказать, что они и есть возбудители болезни. За это открытие Кох в 1880 году был приглашен в только что открытый Имперский департамент здравоохранения в Берлине. Здесь он мог как руководитель бактериологического отдала проводить свои исследования в уже весьма благоприятных условиях, в хорошо оснащенной лаборатории, в постоянно растущем коллективе сотрудников и учеников.

24 марта 1882 года Кох выступил в Берлинском физиологическом обществе со своим знаменитым докладом «О туберкулезе». Он начал свою речь словами, которые не оставляли никакого сомнения в значимости его исследований: «Если масштаб и значение болезни определяется числом ее жертв, тогда все болезни, особенно самые страшные инфекционные — чума, холера и другие, — должны уступить место туберкулезу. Согласно статистике, 1/7 всех заболевших в мире умирает от туберкулеза, а если принять в расчет только среднюю возрастную группу трудоспособного населения, то ее туберкулез выкашивает на треть, а иногда и больше»[49].

В своем докладе Кох сформулировал постановку вопроса, описал порядок и условия проведения опытов и представил результаты. Коху удалось выделить бактерии туберкулеза в зараженных тканях с помощью новой техники окрашивания, изолировать возбудителя и вывести его штамм в чистой культуре. После чего препарат вводили подопытным животным, у которых проявлялись симптомы туберкулеза. Возбудителя нужно выявлять и доказывать в каждом отдельном случае заболевания. Отсутствие бактерии позволяет исключить болезнь. Этот подход к диагностике лег в основу так называемых постулатов Коха.