Кроатоан - Хосе Карлос Сомоса

— Взгляни-ка, — приглашает Энрике.

Кармела добирается до позиции, занятой Сильвией, и секретарша с видимой неохотой уступает ей привилегированное место. Рекена указывает на экран:

— Мы все получили это одновременно, час назад. Может быть, тебе тоже пришло. Ты проверяла свою почту?

— Нет.

— Мандель отправил сообщение со своего личного компьютера.

— Мандель отправил?..

Энрике ласково смотрит на нее поверх очков.

— Радость моя, он запрограммировал отправку два года назад, чтобы письмо пришло в конкретное время получателям из конкретного списка.

— Несколько месяцев назад я сменила адрес.

— Поэтому ты его и не получила.

— Я проверю свой старый адрес.

Кармела в недоумении смотрит на экран. Остальные смотрят на нее.

— Ты знала Манделя достаточно близко, — говорит Ферреро. — Ты что-нибудь понимаешь?

Кармела качает головой, не отводя взгляда от монитора.

На красном фоне — сообщение из одного-единственного слова; черные буквы шрифта Arial заполняют почти все пространство:

В кафе напротив легко и экономично сочетают азиатскую кухню с самыми испанскими напитками, закусками и картофельной тортильей. В этот час здесь почти никого, так что никто не тревожит Энрике с Кармелой, занявших один из типовых столиков в длинном ряду. Кармела заказала салат из авокадо и креветки в соевом соусе, Энрике — телячье жаркое.

Плоский телевизор в углу передает международные новости: успешный запуск нового корабля с экипажем для орбитальной космической станции, которая уже года два как стала совместной — американо-европейской; эпидемия на севере Индии. В качестве мирного контраста к лавине картинок на экране возле входа помещен красивый аквариум с шелковистыми рыбками, придающий заведению восточный колорит.

— Прости, что заставил тебя приехать из-за ерунды, — говорит Энрике, кроша над тарелкой кусок хлеба. — За это, дорогая, я должен был пригласить тебя как минимум на обед.

Кармела улыбается в ответ. Энрике, как и всегда, выглядит элегантно и подтянуто. Волосы зачесаны назад (никакого бриолина!), в усах чуть больше седины, чем на голове, изящные очки интеллектуала, рубашка в мелкую полоску, статусный галстук.

— Нет, совсем не должен, но все равно спасибо.

— Я надеялся, ты поймешь, что это может значить.

— Вообще не понимаю. Не помню, чтобы он когда-нибудь произносил это слово. И кажется, я не встречала его ни в одной из его книг. Определенно, это не испанское слово.

— Точно, не испанское, — соглашается Рекена. Директор голоден и говорит в паузах, когда не жует. Кармела не видела его недели две и подмечает, что вид у Энрике утомленный. — Я нагуглил этот термин, но он окутан завесой тайны. — Рекена саркастически поднимает брови. — Нечто вроде «Секретных материалов». Это слово было вырезано на дереве рядом с покинутой английской колонией, одним из первых европейских поселений в Северной Америке. Загадочное исчезновение целого поселка…

— Кажется, я о чем-то подобном читала, — вспоминает Кармела. — Люди пропали за одну ночь, оставив еду на столах и дымящиеся печи… Правильно?

— Вообще-то, история успела обрасти мифами, но в целом все так и обстояло.

— И никаких следов?

— Нет. Неизвестно, что с ними произошло.

За столиком наступает тишина. За темным окном по тротуару проходят люди, огибая металлическое ограждение ремонтных работ. Тень от лица Кармелы, жующей авокадо, падает на стекло.

— Не знаю, почему я решил тебя побеспокоить, — говорит Энрике. — В последние годы жизни у Манделя какой-то винтик из головы вылетел. А лучше сказать, пара винтиков.

— Ты правильно поступил.

— По правде говоря, в тот момент мы все обалдели. Открываем почту — и у всех одно и то же сообщение. И тогда я подумал… Ты же была его любимицей…

— Ну что ты, брось…

— Он тебя высоко ценил.

— Я училась у него на кафедре, потом под его руководством писала магистерскую. Вот и все.

— Ты помогала ему разбирать его материалы…

Кармела резко вскидывает голову:

— Да разве я виновата, что не понимаю, на что Мандель хотел намекнуть этим словом?!

— Нет. — Энрике отрывается от еды. У него растерянный вид. — Нет, ни в коем случае…

— Прости. Я сама не знаю, что говорю.

— Это ты меня прости. Я только хотел извиниться, что вызвал тебя из-за такого пустяка. Точнее, оправдаться. Моя мать говорит, что я очень прилипчивый.

— Да нет, это я тебе нагрубила. А в Лондоне-то серьезная заваруха начинается…

После этого замечания Энрике смотрит на экран, где камера, медленно отползая, снимает людскую лавину, теснящую ряды полицейских. У людей нет транспарантов, они не кричат — просто надвигаются. Люди похожи на стену из ног и неразличимых лиц. План сменяется: теперь съемки ведутся с вертолета. Головы, тела, толпа среди деревьев. «Лондонские манифестанты занимают оборону в Гайд-парке», — сообщают субтитры. И снова уличные съемки: «Манифестация превращается в молчаливый марш». В углу экрана видны статуи ораторов прошлого, похожие на куклы. Половодье. Человеческий муравейник. «Протест против заседания Международного валютного фонда может привести к массовым беспорядкам, по мнению…»

— Куда катится мир… — вздыхает Энрике и снова смотрит на девушку. — Выглядит так, как будто наступает конец чего-то, правда?

— Или начало.

— Да, будем оптимистами. Кстати, об оптимизме — ты потрясающе выглядишь.

— Спасибо. Ты тоже молодцом.

Энрике Рекена отвечает приятной улыбкой. В этом мужчине все приятно, что, как считает Кармела, отчасти связано с его политической активностью, но ей этот облик нравится. И многим другим женщинам он тоже нравится — за исключением той, что в течение пяти лет была его женой, а теперь живет с детьми в Барселоне. И есть еще кое-что: Кармела нравится Энрике Рекене. Поэтому она не понимает, сколько еще лотерейных билетиков им нужно вытянуть, чтобы наконец-то выпал главный приз.

И все-таки он не выпадает. Энрике не делает решительного шага, а Кармела не сделает его никогда.

— И вот что, — говорит он, — у меня свободные выходные, так я подумал, не согласишься ли ты в пятницу на тот самый ужин, который мы столько раз уже переносили?

— В пятницу?

— Да.

— Послушай, Ферреро ведь программист?

Неожиданная смена темы ранит того Энрике, который спрятан на дне всех сдержанных воспитанных Энрике, отвечающих девушке.

— Ферреро Роше, гроза красоток, он у нас по всем вопросам, — отшучивается Рекена. — Все умеет и все делает.