Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

– Издыхай, Аэд. Только чтоб медленно.

Мартос призывно махнул рукой в сторону прорези в тыльной части шатра, а сам подобрал с пола небольшой деревянный ковчежец, что стоял в ногах тюфяка Кальга. Откинув крышку, он заглянул внутрь, затем наклонил ящичек, показывая полость Марку:

– Я так и думал. Сплошная писанина. Может, личные письма Кальга чего-то и стоят, особенно если их отдать твоему трибуну…

Он небрежно швырнул ковчежец в руки одного из ратников, и сквозь заднюю прореху ватага выбралась под бледные лучи рассвета. Марк тут же взялся оценивать обстановку, отлично понимая, что, как только будет обнаружено присутствие римского офицера, их вмиг окружат. Тем временем из шалашей повсюду вылезали сельговы и разбирали оружие, толком еще не понимая, что в их гущу затесались лазутчики. До момента истины оставались считаные секунды.

– Все, хватит прятаться! За мной!

Он обнажил гладиус и ринулся меж шалашей в сторону тына, где уже должны были поджидать его люди. В спину ему дышал Мартос со своими воинами. Импровизированный парик свалился с макушки, открывая взору коротко стриженные черные волосы, и какой-то сельгов, оказавшийся у Марка на пути, изумленно вытаращил глаза на такое диво. Он уже готов был проорать тревожный клич, когда гладиус римлянина вспорол ему глотку, а мчавшийся следом воин Мартоса плечом бросил незадачливого сельгова в стенку соседнего шалаша, даже не удосужившись замедлить бег. Сейчас за ними летел хор встревоженных криков, заставляя насторожиться тех, кто находился впереди, пусть причина переполоха еще не была понятна. Варвары становища крутили головой, машинально протягивая руку за оружием, пока их заспанные глаза пытались отыскать источник сумятицы.

Мартос нагнал центуриона и, напрягая каждую жилу своего мощного тела, постарался удержаться вровень с человеком, который лишь несколько дней назад был его врагом. На их пути уже собралась кучка сельговов, потрясавших мечами. До стычки оставались считаные мгновения.

Марк на ходу перекинул гладиус в левую руку, вытащил из ножен длинный кавалерийский меч-спату и с воинственным криком врубился в самую гущу варваров. Он отбил спатой нацеленное копье, поднырнул под чужой взметнувшийся клинок и рассек ногу его владельца, юлой развернулся влево, сметая преграду двойным перекрестным взмахом острого как бритва железа. Мартос подхватил его почин, рубя сельговов направо и налево с такой жуткой яростью, что враги разлетались в стороны.

Люди вотадинского князя тем временем старались любой ценой защитить своего воеводу. Какой-то сельгов попытался сразить Марка ударом тяжелого двуручного меча, но центурион принял его на спату и, отводя инерцию удара в развороте через правое плечо, левой рукой всадил гладиус меж ребер варвара, снова крутанулся, выдергивая лезвие, и подсек соседнего ратника спатой по низкой дуге, одним движением перерезав тому оба ахиллесова сухожилия. В схватку вклинились еще два сельгова, и Марк обернулся было их встретить, но даже сам вздрогнул, когда мимо его виска просвистел чей-то дротик и сшиб навзничь одного из нападавших. Тот только успел глаза закатить. Второй враг замахнулся мечом… для того лишь, чтобы тяжело откачнуться, когда ему в шею впилась стрела, вылетевшая со стороны вотадинов.

Кто-то бесцеремонно ухватил молодого центуриона за ворот кольчужной рубахи-лорики и выдернул из гущи схватки. Сейчас жиденький строй из четверки последних ратников Мартоса да оставшихся в живых людей Марка оказался напротив массы разъяренных сельговов. Кадир и оба его товарища-хамианца деловито спускали с тетивы стрелы с такой сноровкой и глазомером, что толпа врагов не успевала пополняться, хотя к ней сбегались все новые и новые варвары. Кучка легионеров против воинственной, но пока что нерешительной толпы. Марк круто развернулся в сторону чьей-то подлетевшей фигуры. Шрамолицый, а это был он, даже отпрянул, прочитав выражение глаз своего командира.

– Центурион, потом меня прикончишь, а сейчас…

Не успел он договорить, как участок бревенчатого частокола длиной с добрых двадцать шагов со страшным грохотом обрушился в тылу сбежавшихся варваров. Сквозь оседающую пыль Марк увидел, как римские солдаты, отбросив веревки, которыми только что повалили изрядный кусок тына, обнажили оружие и через секунду сформировали сплошную стену из щитов. Перед строем возник поджарый центурион и, вскинув меч, издал зычный боевой клич, прокатившийся над всем станом:

– Тунгры, вперед!

Кальг со все растущим испугом пялился в дальний конец становища, вслушиваясь в звонкие голоса труб и рожков, которые, как ему было отлично известно, предвещали немедленную римскую атаку. В темно-лиловом предрассветном небе вдруг вспыхнули яркие полосы, когда полдесятка пылающих горшков с зажигательной смесью взметнулись над южным частоколом. Раскалываясь об землю, они выплескивали лужи огня на людей и шалаши. Друст, стоявший позади Кальга, понимающе ухмыльнулся, ничуть не удивившись ходу событий:

– Латиняне уже внутри твоего стана, Кальг. Все, игра кончена.

Он кивнул самому крупному из своих телохранителей и выразительно шлепнул себя по затылку. Мужчина сделал пару шагов вперед и мощным кулаком, будто кувалдой, хватил Кальга по черепу за ухом. Вождь сельговов в беспамятстве рухнул наземь, чуть подергивая конечностями.

– Молодец, Маон. Теперь свяжи его, как свинью, да не забудь про кляп. Мы эту падаль придержим как козырь, на случай, если к нам в дом постучатся латиняне. – Друст отвернулся от жалкого зрелища. – Уходим, пока они не отсекли северный ход и не сдавили нас щитами!

Развернувшись, ратники быстрым шагом принялись взбираться на отлогий скат к северной части тына, где уже виднелась зияющая дыра под стать той, которую проделали римляне с восточного края. Друст огляделся в поисках личного прислужника и наконец увидел суетливую фигурку, несущуюся к шатру воеводы, явно намереваясь спасти наиболее ценные вещи хозяина. Вождь вениконов усмехнулся при виде такого усердия:

– Очень мудро. Тем более что я содрал бы с тебя кожу, поступи ты иначе.

Он отвернулся, ничуть не сомневаясь, что челядинец выберется из становища с арьергардным отрядом, а сам побежал к пролому в частоколе, решив лично присмотреть за тем, чтобы никто не перекрыл путь отхода, пока все ратники не окажутся в лесу, в безопасности. Позади него, в воеводском шатре и скрытый от глаз сотен людей, стекавших по склону, упавший на колени раб лихорадочно сгребал самые ценные вещи господина в мешок из козлиной шкуры. Он уже протягивал руку за главнейшим сокровищем, когда исполинская спица, пущенная из баллисты, пронзила шатер и насадила на себя тщедушного человечка, забрызгав дальнюю полотняную стену алыми потеками артериальной крови. В глазах невольника помутилось, но он все же успел зажать в окостеневающем кулаке сверкающий золотой обруч. Последним ощущением несчастного был холод железного наконечника, пробившего его сердце.

Марк со своими воинами освободил путь атакующим тунграм, и фронтальная центурия когорты тут же оставила их позади строя, углубляясь в стан врага. При этом она быстро разворачивала фланги, чтобы удлинить стену щитов на случай контратаки варваров. По стопам этих солдат двинулась вторая центурия, забирая больше влево. Их командир на бегу подарил Марку мимолетную улыбку и тут же вновь принялся выкрикивать команды. Третья центурия разворачивалась на правом крыле. Не прекращая расширять строй, когорта ощетинилась лесом копий, готовясь колоть тех сельговов, кто замешкался перед лицом беспощадного натиска. Тем временем сквозь брешь в тыне шли и шли новые центурии, все так же развертываясь веером, чтобы закрепиться во вражеском стане. Марк, отсалютовав мечом примипилу[5]когорты, обменялся с ним рукопожатием, не сводя глаз с легионеров, чья лавина продолжала затекать внутрь по перекинутому бревенчатому настилу.