Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

– За мной, уроды!

Отбив щитом копье, нацеленное ему в ноги, он вонзил меч в горло сельгова и провернул рукоятку, вскрыв разверстую рану, откуда забил фонтан горячей крови. Взглянув вверх, Шрамолицый на миг замер с распахнутым ртом при виде того, как его командир швыряется щитами в плотно сбитую массу варваров, после чего обеими руками хватает чей-то топор и с диким криком набрасывается на ратников. Быстрота и натиск его атаки расчистили целую полосу в самой гуще варварской дружины; под ударами тяжеленного лезвия сельговы валились направо и налево, а те, до которых озверевший римлянин еще не добрался, вжимались спинами в соседей. Кадир с девятью лучниками засыпа́л стрелами ближайших к Марку сельговов справа, и те не поспевали заполнять растущие бреши в своих рядах. Вращая глазами, залитые кровью умирающих соплеменников, валившихся им под ноги, варвары с ужасом смотрели на распоясавшихся лучников.

Сейчас Шрамолицый с товарищами сформировал своего рода живую цепь, которой Марк был связан с Девятой центурией, настоящую стену из щитов. Кто-то выпал из нее навстречу кипящей массе варваров, хватаясь за пробитое горло. Его тут же втащили обратно, и Кадир пнул ближайшего солдата в задней шеренге, чтобы тот занял место павшего. Пока что ауксилии держали строй и отбивали неизбежные контратаки, однако ветеран понимал, что рано или поздно они уступят чудовищному напору бесчисленной рати. Опцион сделал глубокий вдох, готовясь броситься за Марком и вытащить его из мясорубки, но тут топор центуриона безнадежно застрял между чьих-то ребер, и какой-то ратник успел рассечь Марку щеку, прежде чем тот отпрянул. Схватив валявшийся на земле меч, сотник до костей подрубил атаковавшего по икрам, и тот рухнул на колени. Выдернув спату из-под перевязи, насквозь пропитанной кровью, римлянин выкрикнул что-то нечленораздельное варварам, которые уже в панике от него отшатывались. Какой-то смельчак-одиночка вылез в образовавшийся круг с тяжелым топором в одной руке и копьем в другой. Когда Шрамолицый догадался, чья голова насажена на ратовище, в его сузившихся глазах сверкнула боль.

– Мать честная…

Прикрытый завесой хамианских стрел с правого фланга, центурион прыгнул вперед, встречая топор свирепого воителя блоком из скрещенных мечей. Остановив тяжелое лезвие в пяди от собственного темени, он тут же ударил противника надбровным выступом шлема. Тот отшатнулся, обливаясь кровью из размозженного носа. Марк с быстротой молнии развил успех, отхватив мечом правую кисть врага. Тычковый удар мечом в грудь пробил сельгова насквозь, и Марк вырвал копье из ослабевшей руки. На глазах притихших варваров центурион сорвал насаженную голову с наконечника, отшвырнул древко и сунул кровавый трофей себе под мышку. Отшагнув назад, он негромко бросил Шрамолицему:

– Отходим. Медленно.

Сельговы молча наблюдали, как римляне пятятся к своим, ни на секунду не спуская взгляда с врагов. Хамианцы тоже замерли, держа тетивы натянутыми для стрельбы в любой миг. Оказавшись среди тунгров, в относительной безопасности, Марк протяжно выдохнул, сам не замечая, как слезы размывают кровавые дорожки на его лице. Он смотрел на такие знакомые, искаженные смертной мукой черты и невидящие глаза, которые тоже не сводили с него взора. Вскинул голову, оцепенело следя за тем, как передняя когорта Двадцатого легиона врезается в тыл варваров буквально в сотне шагов от боевого порядка тунгров.

– Обещаю, Тиберий Руфий, что тебя похоронят как подобает. А затем я соберу добровольцев и устрою охоту на тварь по имени Кальг. Смерть его будет страшной, вот увидишь.

Центурион повернулся к Морбану, который уже стоял за его плечом. Его голос разом осип от горя: Руфий был ему одновременно и спасителем, и ближайшем другом. Марк приказал:

– Сигнифер, медленный марш, отходим на высотку. Раз уж легион удосужился к нам подойти, не будем им мешать. Пусть и сами потрудятся.

Дружина вениконов взобралась наконец на лысую макушку холма, откуда отлично проглядывался погибающий стан. От крайнего воина в колонне до опушки леса было не меньше полутысячи шагов. Крутизна склона и почти непроходимая чаща заставила всех перейти с бега на шаг, да и то он отнимал массу сил. Ратники Друста тянулись длинной, извилистой лентой, составленной из семейных групп вокруг каждого лучника или копьеносца, за которыми в студеном утреннем воздухе тянулось по белесому шлейфу пара. Друст сплюнул на тощий дерн и проворчал начальнику личной охраны, который держался у плеча хозяина:

– Не знаю, не знаю… Может, и удалось оторваться, хотя вряд ли. Проклятые латиняне никогда так просто не сдаются…

Телохранитель поморщился, и не только от смысла этих слов. У него уже давно кололо в груди; долгий подъем давал себя знать.

– Согласен. Да мы тоже хороши: такой след за собой оставляем, и слепой не заблудится.

Воевода мрачно кивнул, в который раз бросая взгляд в сторону леса.

– Солдатню бояться нечего – по такому склону в доспехах и с полной выкладкой не покарабкаешься. Кавалерии – вот чего я опасаюсь…

– Опасаешься? Ой-ой-ой! А я то-то думал, Друст со своими соплеменниками ничего не боится!

Воевода гневно вскинул взгляд и обнаружил, что Кальг, которого продолжал нести на плече тот же воин, что оглушил его до беспамятства, наконец пришел в себя. Голос вождя сельговов был слаб, но ядовитый сарказм никуда не делся. Друст выбросил руку и хорошенько постучал костяшками пальцев Кальгу по голове, заставив бывшего предводителя мятежников скрежетнуть зубами от злости.

– Кальг! Стало быть, жив, зараза? Я уж решил, что Маон слишком тебя приголубил, да, видно, твой череп и вправду без мозгов, сплошная кость от уха до уха.

Кальг надменно усмехнулся.

– Ага, пооскорбляй еще, отведи душу. Раз уж все равно продашь латинянам. Если, конечно, они дадут тебе уйти.

Друст с угрюмой ухмылкой показал ему боевой молот.

– Ничего-ничего. Пусть стараются. Может, и убьют кого, да только из числа самых слабых. А нам это лишь на руку, потому как…

Ниже по склону вдруг загудел боевой рожок, и Друст обернулся, вглядываясь в чащу. На фоне опушки гарцевал одинокий всадник, трубивший сигнал, мол, дружина вениконов обнаружена на северном склоне. При виде лица Кальга, перекошенного страхом и надеждой, воевода издал смешок:

– Что, влип? То ли моим рабом станешь, то ли тебя латиняне отобьют… чтобы потом пригвоздить к кресту и смотреть, как вороны выклевывают тебе глаза. Еще живому. Ладно, Маон, спускай его на землю, сейчас ты мне нужен для ратного дела. Кальг, можешь идти с нами. А хочешь, оставайся, узнаешь, чего они тебе уготовили.

Потом Друст напряг легкие и рявкнул:

– Братья-ратники! Римская конница вот-вот нас настигнет, чтобы снести столько наших голов, сколько получится. Ведь за каждую император платит звонкой монетой! Но мы должны идти вперед, что бы ни случилось, сколько бы раз они ни атаковали! Если остановимся, они подтянут пехоту, окружат нас и перебьют, отгородившись своими щитами. Продолжайте идти, отбивайтесь пиками, не давайте им приблизиться! Лучники! Работайте как можно точнее, цельтесь наверняка! Мы должны идти, должны перевалить через этот земляной прыщ, чтобы выйти к своим землям! А их кавалерия потом отстанет. И помните, братья: сегодня мы ужинаем кониной!