Хрома. Книга о цвете - Дерек Джармен

Продвижение белого в двадцатом веке было замедлено Второй мировой войной. Les Terrasses архитектора Ле Корбюзье, выкрашенные в сливочно-белый цвет, и его же вилла Савой (1930) – чисто белая – вдохновили на тысячи имитаций, с которыми вы сталкиваетесь на морских курортах. Чистая и домашняя современность пала жертвой Окончательного Решения [10] – мечта гитлеровского архитектора Альберта Шпеера о возрождении неоклассицизма осуществилась намного позднее – в постмодернизме 1980-х миссис Тэтчер.

На руинах войны восстанавливались цвета. Светлые домики 1950-х, каждая стена своего собственного оттенка, бледная тень мондриановского сияющего и искрящегося «Буги-вуги на Бродвее».

1960. В белой горячке технологической революции Гарольда Вильсона мы возродили белый. Наружу вышел белый линолеум, и белая эмульсия покрыла коричневый и зеленый нашего викторианского прошлого, так же как и светлые домики 1950-х. Наши комнаты опустели и слепили чистотой, хотя это состояние и трудно было поддерживать, потому что скоро наши ноги ободрали белизну половиц. А в середине комнаты неровно жужжал черный брауновский тепловой вентилятор – дедушка дьявольской черной технологии 1980-х. Черный в центре белого. В кино – «Сноровка» с Ритой Ташингэм, выкрасившей свою комнату в чисто-белый, искусство, следующее за нашей жизнью.

Посреди этого белого мы жили красочной жизнью. Это продолжалось недолго. К 1967 году беспорядочная психоделическая радуга затопила пространство.

На телевидении бушуют битвы за чистоту: «Персил» отмывает белее белого, отбеливатели, снежный «Фейри», «Тайд» – битва за белизну папочкиной рубашки – всем этим мы обязаны ICI [11] и химическим фабрикам. Белее отбеленных одежд священников белые крикетные тропические костюмы, отражающие солнце. Маляр высоко на строительных лесах в белой спецовке, забрызганной белыми пятнами, монашка ордена кармелиток и медсестра. Вся эта скучная очистка, обесцвеченный белый сахар, обесцвеченное святое зерно. Однажды я видел в супермаркете возбужденного француза; он набирал дюжину буханок нарезанного белого хлеба для своих друзей в Париже.

Квир-белый. Джинсы, плотно облегающие задницу. Сара кричит из сада: «А, так вот как геи узнают друг друга ночью!» Бессонные ночи [12] в «Раю» – гей-баре, который не оставил бы равнодушным святого Иоанна, ослепительные футболки и боксеры, результат многодневных размышлений над самой деликатной программой в стиральной машине.

Весь этот белый, унаследованный от спорта – sportif. Белый – по контрасту с зеленью спортивных площадок. Заметьте, белый и зеленый снова вместе. Этот белый требует от вас постоянного самоконтроля – нельзя пролить напиток или запачкать девственночистую ткань. Сейчас только идиоты или очень богатые люди носят белое, в белом вы никогда не смешаетесь с толпой, белый – цвет одиночества. Он вызывает отвращение у обычных людей, имеет привкус паранойи, от чего мы защищаемся? Отбеливать – тяжелая работа.

Путешествие по великим соляным озерам Юты на автобусе Грэйхаунд. Мерцающая белая соль до самого горизонта, слепящая глаза.

В первых белых лучах рассвета я побелел, как простыня, и проглотил белые таблетки, которые поддерживают мою жизнь… сражаясь с вирусом, который разрушает мои белые кровяные тельца.

Ветер дует без конца уже пять дней подряд, холодный северный ветер в июне. Море вспенилось тысячами белых лошадей и атакует побережье. Их соляные плюмажи заволокли окна вуалью слез и сожгли цветы. Листья почернели, и красные маки – тоже, розы вянут и совсем умрут завтра, но белый многолетний горошек не пострадал. Вдалеке ненадолго появляются белые утесы, прежде чем исчезнуть в тумане. Я сижу взаперти и не могу выйти в сад – это вредно для моих уставших легких.

Белые морские кони принесли сюда безумие, раздражение, напряжение. Я ненавижу белый.

Однажды, стоя в саду, я заметил белый цветок среди голубой румянки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это единственный цветок-альбинос. Никто никогда не видал такого раньше. Это знак? Я отметил его, чтобы собрать семена и назвать его в честь моего друга Говарда, который сделал фотографию для этой суперобложки, – Arvensis sooleyi.

Ван Гог, бледный меланхолик, в плену у призраков в закоулках собственного разума, его пепельное лицо, немного подкрашенное зелеными тенями. Дитя Сатурна. Длинные бессонные ночи в лаборатории разума. Узнаете его?

Метель в стеклянном шарике, который уронил ребенок. Красная во-да из шарика забрызгала белые простыни на его кровати. «Я говорил тебе не играть с ним!» Простыни, окровавленные простыни. Алая катастрофа во время метели. Раскрасневшийся от злости. Детские рыдания, и красные пятна, которые так никогда и не отстирались, так что эти простыни навсегда остались свидетелями катастрофы.

Пятна крови раненого зверя, подстреленного охотниками, на чистом снегу. По телу всегда проходит дрожь, когда видишь пятна крови на улице. Драка? Поножовщина? Возможно, убийство?

Снег бьет в лицо и слепит королеву на одну зиму в битве за Белую Гору. О чем она вспоминала, передвигая мебель из комнаты в комнату в своем разрушенном дворце в Гааге. Елизавета Богемская, на свадебной церемонии которой в 1612 году впервые исполнялась «Буря».

Белый и битва – тевтонские рыцари, скользящие к своей смерти среди айсбергов.

Февральским морозным утром мы ехали на север на поезде из Юстона среди ландшафтов, к которым приложил руку Мороз. Леса, поля и изгороди. Слепящий кристаллический белый, словно вытравленный на фоне голубого неба. Иней мерцал белее снега на каждом листе и прутике, на замерзшей траве. Безжизненный белый. Нереальные холмы и долины. Я только однажды видел такое в жизни, а не на открытках. Лучи февральского солнца ярче, чем во время летнего солнцестояния, плавили кристаллы, и к тому времени, когда мы доехали до Манчестера, это стало уже всего лишь воспоминанием. Невозможно описать то, что мы видели, это все равно что пытаться описать лик Божий.