Седьмая свеча - Сергей Пономаренко

Глеб, вначале внимательно слушавший рассказ, стал снисходительно улыбаться, так как все это походило на бабушкины сказки из далекого детства. Женщина заметила перемену его настроения, и это, похоже, ее задело.

— Как я уже говорила, когда Ульяна появилась в селе, то снимала угол, но не прошло и месяца, как перебралась в дом местного кузнеца. Совсем немного прошло времени после окончания войны, забравшей много мужчин, и для женщины найти себе пару, особенно подходящего возраста, было проблематично, но не для Ульяны. С кузнеца она начала, а вскоре стала жить с агрономом. Из-за нее он оставил жену с маленьким ребенком, точнее, та вернулась к родителям в соседнее село, к своему счастью, не связалась с Ульяной, хотя тогда еще никто не знал, какой она страшный человек. А вскоре они построили тот дом, в котором до сих пор и жила Ульяна.

Глебу вспомнились слова из песни Высоцкого: «С агрономом не ходи — ноги поломаю, можешь раза два пройтись с председателем».

— Это был отец Оли? — спросил он.

— Нет. У нее начался роман с председателем, — Глеб усмехнулся, — а агроном скоропостижно умер. Естественной смертью — сердце схватило. И роман этот начал набирать обороты, жена председателя стала потихоньку собирать вещи — жизнь дороже. Но тут председатель проштрафился: ревизия обнаружила значительные злоупотребления, в особо крупных размерах, и он попал в тюрьму на пятнадцать лет.

— И через шесть-девять месяцев родилась Оля, — попробовал продолжить историю Глеб.

— Неправильно. До рождения Олечки оставалось еще восемь лет. За это время Ульяна сменила двух мужей, или не мужей — один Бог знает. Прости меня, Господи, что упоминаю имя твое всуе.

— Да, видать, теща была женщиной веселого нрава, — усмехнулся Глеб.

— Как сказать. Она всегда была однолюбкой и оставалась верной мужчине, пока тот был жив.

Глеб вздрогнул.

— Вы хотите сказать, что все они умерли? — У Глеба даже пересохло в горле, настолько он серьезно все это воспринял.

— Нет, не все. Некоторые уезжали — в командировку, на заработки, погостить к родственникам — и больше не возвращались. Иногда присылали письма, а иногда нет.

— Не хотите ли вы сказать… — и Глеб замолк.

Высказать вслух такую мысль о покойной, когда ее тело еще не предано земле, было кощунством.

— Нет, ничего не хочу сказать. — Маня криво усмехнулась. — Ведь когда с ними что-нибудь случалось, ее близко не было. Все случаи можно было объяснить естественными причинами. Инфаркт, пневмония, рак. Один, правда, заснул в поле после обеда, а тут комбайн стал собирать гречиху в валки. Самое интересное другое: липли к ней мужчины, тянуло их, как пчел на мед. Не боялись, что с ними случится то же, что и с предшественниками.

— А отец Ольги как умер? — спросил Глеб.

— А он не умер, по крайней мере, не здесь. Он дольше всех жил в законном браке с Ульяной, а когда Олечке было четыре года, подался на заработки в Сибирь, там и остался. Вначале письма присылал, потом перестал. Сибирь огромная, поди сыщи. А развод они так и не оформили.

— А после него тоже мужчины погибали? — спросил он.

— Ой, вы себе такое в голову вбили! Да никто же не погибал, разве что под комбайном, и на рыбалке был случай, но это все совпадения. Водка проклятая губит: как напьются мужики, так им море по колено, и тут их поджидают всякие случайности. А так все естественные смерти, болезнь кого хочешь найдет, — вдруг изменила тон Маня и даже внешне преобразилась.

— Слишком много случайностей, — пробормотал Глеб. — И никто этим не заинтересовался?

— Интересовались, и не один раз, и все удовлетворились тем, что совпадения это, случайности. Редко, но бывает.

— А люди что говорили об этих совпадениях? — допытывался Глеб.

— Ну что люди могут сбрехать о ближнем своем? Ведьма, говорили. Мужиков привораживает, а потом порчу на них насылает, наговоры разные делает. Питается этой… их биоэнергетикой, а как надоест, ищет новую жертву.

Разительная перемена в тоне разговора вызвала у Глеба недоумение. Отчего эта вроде бы умная женщина стала паясничать?

— Взять того же отца Олечки — был младше Ульяны на десять лет, а та родила почти в пятьдесят. А мужики как мотыльки на огонь. Летят и горят. И еще люди говорят, что быть беде в течение сорока дней, пока душа ее не покинет землю. Пакостей натворит агромадных. А что и с кем может произойти, никто не ведает, один бес знает.

Тут Глеб с удивлением заметил, что Маня вдрызг пьяная и у нее еле поворачивается язык. Всего несколько минут назад была совершенно нормальным человеком, и вдруг развезло?

Словно в подтверждение мыслей Глеба она, вдруг охрипнув, предложила:

— Давай выпьем по одной? — и потянулась за графином.

Глеба передернуло. Не так давно он допускал фривольные мысли в отношении ее, а сейчас перед ним чуть не падала со стула пьяная баба. Она налила в стопки водки и залпом выпила. Глеб последовал ее примеру. После всего услышанного ему очень хотелось напиться и забыться до рассвета, к тому же он боялся не уснуть на новом месте. Она налила еще по одной, выпила и, подмигнув, сказала:

— Знаешь, а ведьмовство ведь передается по материнской линии, от матери к дочке. Не боишься, что Ульяна успела передать свои секреты Ольге? Ну, мне пора. Пойду посижу возле Ульяны, посторожу ее, подготовлю в последний путь. А ты поспи, если сможешь. — Хихикнула, рыгнула и, тяжело поднявшись, не оборачиваясь, вышла из дома.

Глеб решил ее не удерживать. Оставаться вдвоем с пьяной бабой в доме ему не хотелось. «Лучше в собеседники взять графин с прозрачной жидкостью, благо, ее осталось изрядное количество, и напиться, как еще никогда не напивался, чтобы забыться тяжелым сном до самого утра», — рассудил он.

Проспать до самого утра ему не удалось. Посреди ночи — по крайней мере, было еще темно, а он не помнил, куда засунул часы, когда ложился, — он проснулся по естественной нужде. Мочевой пузырь разрывался, голова раскалывалась от боли, а во рту было как на поле после удобрения органикой. Хуже всего было то, что он не запомнил, где в комнате находится выключатель. Искать в темноте разбросанную с вечера одежду (он помнил, как раздевался, но смутно) было почти нереально. Но он рискнул. Опрокинул подряд два стула, натолкнулся на стол и остановился, когда приятно, мелодично зазвенел звоном хрусталь за стеклом серванта. Выходит, он не пошел спать в другую комнату, а остался в гостиной и прилег на софу. Хотя он вроде бы помнил, как, пошатываясь, перешел в другую комнату, на ходу стягивая с себя одежду, но потом произошел обрыв памяти. По-видимому, ему все только пригрезилось, ведь он не помнил, где там расположен выключатель, но где он в гостиной, знал точно. Стоять в одних трусах на ледяном полу было очень холодно, и он решил укутаться теплым одеялом. К своему ужасу, он почувствовал, что совсем потерял ориентацию и теперь не может найти софу! Холод и позывы к мочеиспусканию боролись между собой за монополию над ним, вытеснив на время головную боль на задний план. Темнота не отступала, а он надеялся, что глаза к ней привыкнут. Отбросив мысль найти одеяло и мечтая лишь о том, чтобы испытать облегчение, освободив мочевой пузырь, он нащупал стену и начал осторожно передвигаться вдоль нее, надеясь таким образом найти или выключатель, или дверь в коридор, где стояло заветное ведро, или, в крайнем случае, выйти на улицу. Вскоре он и в самом деле нащупал дверной косяк и, мысленно моля Бога, чтобы это не оказался вход во вторую комнату, прошел в дверной проем. Насколько он помнил, шага через три слева от него должен быть газовый котел и рядом с ним плита, и там, на полу, — вожделенное ведро. Глеб оторвался от стены и пошел вперед, мысленно рассчитав маршрут. Он все еще ничего не видел, поэтому закрыл глаза и вытянул перед собой руки — ему показалось, что так проще ориентироваться в темноте. На десятом шаге он засомневался, на двадцатом ужаснулся, а дальше просто шел, ни о чем не думая. Коридор, насколько он рассмотрел его при свете, имел от силы пять-шесть шагов в длину и заканчивался верандой. Значит, он прошел его двойную, если не тройную длину, но так и не добрался до выхода. Никакие спасительные мысли в голову не лезли, поэтому он сделал еще несколько шагов, но так и не достиг желаемого. Внезапно он почувствовал, что ступает по мягкому ковру. Он наклонился и, к своему удивлению, на ощупь определил, что это трава. Ему стало легче. Выходит, дверь из коридора на веранду и наружная оказались открытыми, и он незаметно вышел на улицу, хотя странно, как это он не почувствовал, что спустился с крыльца, не ощутил холода снаружи? Он решил не обращать внимания на эти детали сейчас, когда мочевой пузырь изнемогал от желания освободиться.