Сбежать от Питбуля и Булочки - Янка Рам

— Поедешь или нет, короче?? — психую я.

— Нет! — рявкает мне в лицо.

От неожиданности отстраняюсь.

Вот же вредное племя! Зачем я у неё спросил, вообще? Я же Арише не объясню теперь…

Тащу её за цепь на наручнике опять в машину.

— Позорите меня перед людьми своим наручником!

— Учиться надо было, и работу нормальную искать, никто бы не позорил.

— Не берут меня на нормальную без опыта, какую смогла, такую нашла! — огрызается.

Запихиваю в машину, перестегивая наручник к дверце. Сажусь за руль.

Как её уговаривать?… Из вредности же теперь не подпишется. Прессовать только. Противно это. Не моё.

— Как тебя там… Ася. СИЗО аварийно закрыто. Мне надо у тебя показания взять. Поехали…

— Только троньте меня! Я Вам тоже вилку воткну. Куда-нибудь, где точно почувствуете! — стреляет взглядом мне в пах.

— Ты недавно что ли работаешь, не пойму? Пугливая такая…

— А Вы, наверное, тоже недавно, раз до сих пор не понимаете? — ядовито.

— Кляп к моим наручникам не прилагается. Но будешь много выступать, я для тебя отыщу.

Обиженно отворачивается к окну.

Веду машину к дому.

Короче, версия будет такая — вне резиденции Деда Мороза Снегурка теряет память. Потому странненькая, дочь не узнаёт и, к тому же, требуется быстро вернуть назад! А там уже "вспомнит" и письмо нам напишет. Психолога найму, пусть Арише письма от мамы пишет. Что теперь делать?

Ася

Машина останавливается у высоких стальных ворот. Одновременно с ещё одной — большим дорогим джипом. Питбуль выводит меня, снова перестегивая наручник к себе.

— Ого! — посмеивается мужчина из Джипа. — А говорил — ёлку наряжать.

— Планы экстренно поменялись. Кстати, Гера, девочка, случаем, не знакомая? Ты же у нас дорогой эскорт пользуешь, — как ни в чем не бывало.

— Сволочь… — тихо шепчу я.

Лицо горит от стыда. Со злостью дёргаю наручниками. Этот Гера с удивлением смотрит мне в лицо.

— Нет. Первый раз вижу. Но с удовольствием бы познакомился. Отдай? — весело.

Что я щенок им — отдай! С возмущением бросаю взгляд на Касьянова. Обещал же — для дочки.

— Нет, не могу, — качает головой тот.

— Чего заплаканная-то девочка у тебя? Обижаешь? — недовольно.

— Да сами они себя обижают. А я свою работу делаю, — фыркает недовольно Питбуль.

— Ты правда — эскортница? — с сомнением смотрит мне в лицо Гера.

— Нет! — вздергиваю подбородок.

— Все вы так говорите, — недовольно бурчит Питбуль.

— Не обижай, Дан. Не оттуда девочка.

— Уверен?

— Только если совсем новьё. Я бы мимо такой не прошёл, — ухмылка.

И этот — сволочь! — решаю я про себя.

Вытаскивает пухлый портмоне и телефон.

— Как тебя зовут?

— Какая Вам разница? — делаю шаг назад, наручники натягиваются.

— Номер оставь, — смотрит мне властно в глаза Гера. — Я позвоню тебе.

— З-зачем это? — трясутся от холода мои губы. — Нет.

Гера переводит взгляд на Питбуля.

— Так не бывает…

— Вот и я думаю, — хмурится тот.

— Замёрзла, — кивает на меня Гера.

— А… Да! Пойдём, — тянет за наручники Касьянов.

Во дворе с лаем навстречу нам срываются два огромных пса. Мышцы перекатываются под чёрной короткой шерстью, пасти оскалены. От волны адреналина в глазах темнеет, и ноги становятся мягкими. Зажмуриваюсь, вжимая голову в плечи.

— Алтай! Фу! Кора! — рявкает он на них негромко.

Собаки тормозят, слегка толкают нас мордами в ноги. Горячее дыхание опаляет мои колени. Взвизгиваю!

— "Гость"! — отдаёт команду. — Нельзя. Да не лижи ты её! — отталкивает одну из свирепых морд.

Протаскивает мимо собак на веранду.

— Одна не выходи, загрызут.

И как от него тогда сбежать? С унынием смотрю в окно на псов. Отстегивает наручник.

— Зайдешь, умоешься, поужинаем. Веди себя спокойно. Там дочка моя… Ей показалось, что ты её мать, — морщится с отвращением.

— А где её мать?

— Нет у неё матери… — смотрит тоже в окно, поджимая губы.

— Умерла?!

— Живая.

— А почему тогда нет?!

— Твоя живая?

— Живая… — вздыхаю грустно.

— Но её же нет?

— Денег немного высылает, — признаюсь я.

Мы молча смотрим как собаки кувыркаются в сугробах.

— Можешь особенно ничего не говорить, не делать. Просто посиди. Я всё сам буду говорить. Поужинаешь с нами, ёлку нарядишь. Потом дочь ляжет спать. Миссия твоя будет закончена. Тогда и поработаем, показания запишем.

Проходим в дом.

— Ванная, — открывает мне дверь. — Там — кухня. Умоешься, туда проходи.

Пальцы подрагивают. Нервно кусает губы. Сказать ему, что идея у него дурацкая — привезти в дом на ужин девушку, похожую на маму девочки? Всё равно же не послушает.

Уходит вглубь дома.

Втягиваю носом запахи. Обычно, по тому как внутри пахнет, можно сразу же почувствовать какие там живут люди — приятные или неприятные.

Пахнет мужским парфюмом, шоколадом, ёлкой, мандаринами и немного так, как пахнет в детском саду — молоком, теплом, детскими утренниками. Приятно пахнет.

На полке под вешалкой — детские варежки. Ниже — ботиночки.

Это Булочки варешки, наверное. Там же — её белая сумочка Шанель. Я о такой только мечтать могу. Дорогущая…

Снимаю шубку, разуваюсь. С мылом умываю лицо. Губа щиплет, челюсть с той стороны, с которой Лобов залепил мне пощечину — ноет. И такое ощущение после того, как отогрела лицо горячей водой, что его перекосило.

Одергиваю юбку, выхожу. Неожиданно сталкиваюсь с пожилой женщиной.

— Я пойду, Богдан…

Удивлённо оглядывает меня с ног до головы.

— Здравствуйте, — смущаюсь я.

В порванных колготках очень неловко.

— Здравствуйте!

— Спасибо, тёть Кать, — выходит к нам Касьянов. — Идите, конечно.

— Там, Арина рожки велела отварить, в кастрюле… — не отводя от меня глаз, отчитывается она ему.

Питбуль стреляет мне взглядом на кухню. Юркнув в арку, присаживаюсь за стол.