Порог - Олег Рой

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 67
Перейти на страницу:

Известны ли истории такие случаи? О, она была свидетельницей многих удивительнейших вещей, которые человеческий разум постичь не может. И эта — одна из них. Потому что родился Жан-Жак де Бизанкур… в четырнадцатом веке. Если быть точными, то в 1329 году от рождества Христова. Да-да, это не описка. Заикнись он об этом любому психологу, и ему не покинуть врачебного кабинета иначе как в смирительной рубашке. И повезли бы его вовсе не домой, а в такое место, из которого люди домой уже не возвращаются.

Но есть вещь пострашнее самого ужасного вымысла и самой отвратительной болезни. Правда. А смириться с правдой и есть порой самое трудное. Невыносимое.

Сновидения его были нескончаемым сериалом про него самого, его родных и домочадцев, а пробуждаясь, он понимал, что именно так все и было, и покрывался холодным липким потом. Ему ведь некому было про это рассказать.

Белла, сука…

Разумеется, Белла знала все. Знала и потешалась над его отчаянием, как пить дать. Потому что она, строго говоря, была не Белла. И она была не «она». Наверняка эти сны-воспоминания-откровения посылались ему именно с подачи Беллы. Но с этим существом он сейчас не стал бы откровенничать. Хватит. Как говорится, от греха подальше. Но как тут будешь «от греха подальше», если он, Жан-Жак-Альбин де Бизанкур, от рождения был «крестником» семи смертных грехов и семи покровительствующих этим грехам демонов…

Вел он жизнь праздную, мягко сказано, ни в чем себе не отказывал. Его развлечения находились за гранью человеческих потребностей. Их даже нельзя было назвать «основным инстинктом».

А под утро ему снился взгляд. Из синевы небес взирали на него огромные скорбные глаза, они смотрели в его душу. Так в глубину дальней пещеры вдруг проникает непрошеный солнечный лучик, постепенно вытесняя тьму светом, да только свет этот был для Жан-Жака невыносим. Точно его раздели и выпотрошили. Нет, не так, как это делал он сам с кем-либо. Теперь он делал это сам с собой. Взгляд с небес безмолвно и неотвратимо вопрошал: «Как же ты можешь жить с таким грузом, как? Как ты можешь спать, есть, дышать? Посмотри в глубь себя, может, там осталось хоть что-нибудь человеческое?»

Островок света неумолимо разрастался, заполняя нестерпимым сиянием самые стыдные и страшные закоулки его сознания, вытаскивая наружу то, что он хотел бы спрятать, скрыть навсегда от самого себя, и этот свет выжигал его, точно он лишился век. Жан-Жак просыпался от собственных рыданий и обнаруживал, что постель его смята, подушка влажна от пота и слез, простыня на полу, и долго был не в силах выровнять дыхание и принять тот невыносимый факт, что он проснулся.

Но и на следующую ночь, и все ночи раз за разом приходили воспоминания, безжалостно отшвыривающие его на несколько столетий назад.

Вместе с Жан-Жаком де Бизанкуром мы, выражаясь высокопарным слогом, вынуждены, любезный наш читатель, пришпорить скакуна повествования, чтобы он то переносил нас в далекий четырнадцатый век, где и началась наша полная ужасающих событий история, то возвращал в наши дни.

А как прекрасно, даже мило все начиналось…

* * *

1316 год, Франция, графство Блуа. Яркое солнце просачивается сквозь резные листья виноградников, пасутся белые козочки. Пастораль.

Беспрестанные войны, обилие нищих бродяг, желающих легкой наживы разбойничков, поток беженцев. Суровая действительность.

Ги было шестнадцать, и был он статным, ловким и здоровым. Анне-Марии только-только сровнялось четырнадцать, а выглядела она как сопливая девчонка, которой лишь в куклы играть. Но Ги де Бизанкур, изволите ли, разглядел в девице Богарне и трогательную нежность, и доброту, и даже не постеснялся сказать отцу, что видит в ней печать богоизбранности.

— Она словно пресвятая Мадонна, отец, — такая тихая, — говорил Ги, и лицо его напоминало Бизанкуру-старшему морду ополоумевшего барана в период случки, о чем он так прямо сыну и заявил:

— Ты, сынок, дурной, вот что я тебе скажу. Коли видишь в ней Мадонну, закажи ее портрет живописцу да молись на него, прости господи! Все больше пользы будет…

— Но она уже тяжелая, отец, — простодушно моргая, заявил сынок.

«М-да, непорочного зачатия не получится», — понял батюшка, но было поздно.

Увидев друг друга случайно на ярмарке, где каждый был со своим семейством, они уже не расставались ни днем, ни ночью, поправ все правила приличия и здравого смысла.

— Пресвятая Дева Мария! — тихо охнул Ги, приложив руку к сердцу.

— Нет, мой сеньор, просто Анна-Мария, — краснея до ушей, пролепетала та и опустила глаза, но отойти не спешила. — А… а вы здесь что? — нескладно брякнул юноша.

— А я… а мы вот с отцом тут… — еще нескладнее ответила девушка, кивнув.

И начались безумные страсти. Со сложениями сонетов на манер Петрарки, соловьями и луной, и тому подобной дребеденью, и все это на фоне локальных очагов голода, набегов, грабежей и вербовки в войска. Любовь — она именно так и делает, набрасывается внезапно, без объявления войны, эдаким нежным разбойником.

Когда отец Ги в пору его отрочества настоятельно советовал сыну обратить внимание на род де Блуа-Шатильон и на девицу де Шатильон, Ги уже тогда знал, что женится только на Анне-Марии де Богарне.

Да, в графстве Блуа, помимо прочего добра, были лучшие в округе виноградники, и всего одна дочь, которой доставалось все самое лучшее, отчего выросла она на диво пышной и дородной. Так нет же, юноше приглянулась именно Анна-Мария — невзрачная, худосочная, а всего хуже, из семьи голодранцев, как презрительно называл их отец Ги. Словно он сам обладал несметными богатствами — как же, накося выкуси!

Впрочем, будь он в расцвете сил, сын вряд ли стал бы ему перечить. Но отец, пытаясь самолично поучаствовать в строительстве нового сооружения на внутреннем дворе, включавшего в себя хлев и сарай для сена и хозяйственной утвари, переусердствовал.

Падая с внушительной высоты — ХРЯСЬ! — он сильно повредил себе обе ноги и, главное, позвоночник. Из мужчины в расцвете лет превратился в калеку и с тех пор на открытый конфликт с сыном не шел — наследник как-никак, надежда и опора в старости.

А род Богарне, к которому принадлежала Анна-Мария, хоть шел от королевской династии Капетингов и принадлежал дому де Дре, действительно был довольно хилым да к тому же настолько обеднел задолго до начала повествования, что даже не мог дать за дочерью приличного приданого.

— Нищеброды! — тряся костылями, бессильно бранился глава фамилии Бизанкур.

Все мало-мальски пригодное в качестве приданого в имении Богарне уже было отдано старшей дочери и сыну, а последышу досталось лишь свадебное платье матери, правда, с богатой вышивкой, и старинная Библия в кожаном тисненом переплете. Это добро берегли как зеницу ока на дне сундука. Вместе с сундуком молодым и преподнесли.

— И это все? — не удержался от ехидного вопроса батюшка Бизанкура, когда откинули крышку.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 67
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?