Настоящий полковник - Андрей Ильин

— Сумма окончательная?

— Я же сказал — без торговли. Меньше нам ни к чему.

— У меня нет таких денег.

— Тогда до свидания.

— Хорошо. Я согласен.

— Когда деньги?

— Когда скажете.

— Скажем сейчас.

— Сейчас невозможно.

— А когда можно?

— Послезавтра.

— Ладно, мы согласны. Встретимся у нас в офисе.

— Э, нет. Не пойдет. В вашем офисе не пойдет. Приезжайте лучше вы ко мне.

— У тебя — мы не согласны.

— Что будем делать?

— Предлагаем нейтральный вариант.

— Где?

— Сосновый бор. Со стороны кладбища. Согласен?

— Идет.

— Послезавтра в пять вечера…

* * *

На одной небольшой, затерянной в просторах российского Нечерноземья станции стояли вагоны. Десять штук. В тупике стояли. Уже больше недели.

— Когда тупик освобождать будем? — испрашивал по телефону разрешения станционный диспетчер у начальника грузовой станции. — У меня места для отстоя не хватает. Я седьмой и девятый перегружаю. Из-за этих чертовых вагонов. Когда, спрашиваю, вагоны выводить будем?

— Пусть постоят, — отвечал начальник станции. — Они никому не мешают.

— Мешают. Они движению мешают.

— Ладно, не кипятись. Завтра, если все нормально будет, отправим. В крайнем случае послезавтра… Ты лучше скажи, что там у тебя по третьему пути?

— Нормально по третьему. Пропустил два состава…

Вагоны стояли в тупике не просто так. И не за просто так. Эти вагоны попросили начальника станции отцепить и загнать в тупик два молодых шустрых парня, соскочивших с остановившегося на минуту скорого поезда.

Они сказали номера вагонов, оставили на столе пухлый конверт и заскочили в следующий пассажирский.

В конверте было десять тысяч долларов. По тысяче за каждый вагон. За каждый стоящий вагон…

Полковник Зубанов стоял на ковре. Вернее сказать, на добротном ковровом покрытии. Причем даже не на генеральском. И даже не на хозяйском. А какого-то заместителя по кадрам, каких-то братьев Заикиных. Перед сугубо гражданской крысой стоял.

— Вот. И вот. И вот еще, — сказал заместитель по кадрам, перебирая листы, исписанные разными почерками. — Это все от ваших подопечных. Все подали заявление об уходе. И все как один жалуются на грубое с вашей стороны отношение. Я с ними побеседовал. С каждым.

— В нашем деле иначе быть не может. Наше дело военное.

— Но сейчас не война.

— У охранников всегда война. И поэтому они всегда должны действовать в условиях, приближенных к боевым.

— Но, возможно, вы перегибаете палку.

— Я ничего не перегибаю. Я воспитываю готовых к отражению агрессии бойцов. Учу так, как учили меня. Вернее, гораздо мягче учу. Понарошку.

— Понарошку? Но они рассказывают, что вы заставляете их драться в полную силу! Что придумали какие-то резиновые патроны.

— Не патроны, а пули. Резиновые имитационные пули.

— Зачем резиновые?

— Чтобы больно было. Чтобы они научились по-настоящему уворачиваться от выстрелов. И по-настоящему принимать их на себя. Боец не должен бояться боли!

— Но это жестоко!

— Маршал Жуков, когда был министром обороны, во время учений в каждый автомат каждый десятый патрон вкладывал боевой. Чтобы солдаты натуральней пригибались!

— Но это бессмысленно!

— Отнюдь. Он воспитывал привычку к посвисту пуль. Он приучал личный состав к настоящей войне.

— Вы тоже приучаете?

— Я тоже приучаю.

— Боюсь, вам скоро будет некого приучать. Я принял шесть заявлений об уходе.

— Слабые должны уйти. Останутся те, кто способен будет выполнять поставленные боевые задачи.

— А если никто не останется?

— Такого не может быть.

— Извините, но я буду ставить перед вышестоящим руководством вопрос о вашем увольнении. Мы не можем позволить себе такую текучку кадров из-за одного человека.

— Перед кем ставить? — переспросил Зубов.

— Перед вышестоящим руководством.

— Это перед брательниками, что ли? Так они вас с вашим вопросом пошлют куда подальше. Потому что больше моего заинтересованы в боеспособных кадрах. В бойцах! А не в графоманах, которые пишут вам заявления. Это им, а не вам, если не дай бог что, под пули подставляться. Что я им и постараюсь еще раз втолковать.

— А что же мне прикажете делать с этими заявлениями?

— Подписать. И пусть они катятся к… В сторожа в детские сады пусть идут. Так им и передайте…

Достали Зубанова эти гражданские недоумки, которые ничего, кроме пишущих машинок и калькуляторов, не понимают. Не понимают, но в чужое дело тем не менее лезут.

Крысы!

Полковник прошел к себе в кабинет, заперся и стал пролистывать телекамеры. Не для того, чтобы отсмотреть территорию, — чтобы успокоиться.

На пятнадцатой камере он увидел братьев Заикиных, направляющихся в сторону его кабинета.

Капнул уже! Засранец!

Братья открыли дверь и вошли внутрь.

— Играй тревогу, полковник. Труба зовет.

— Что-то случилось?

— Случилось. Вернее, случится через день. Послезавтра. Готовься, полковник. Пришло время доказывать, что ты и твои кадры не зря жевали наш хлеб.

* * *

Зубанов заранее съездил на место встречи. Вернее, сходил. Пешком сходил, чтобы не привлекать ничьего внимания. Собираясь проводить операцию, в первую очередь следует провести рекогносцировку местности, чтобы знать, где удобней наступать и куда безопасней отступать. Это любой курсант общевойскового пехотного училища знает. И Безопасность знает. На их жаргоне это называется «отсмотреть углы».

Полковник под видом зеваки бродил по сосновому бору и прилегающему к нему кладбищу, отмечал и запоминал все подъезды, тропинки, неровности рельефа.

Место было плохое и одновременно хорошее. Хорошее, если нападать, и плохое, если отбиваться. За каждой сосной мог укрыться стрелок, в каждой кроне засесть снайпер.

Их стрелок. И их снайпер.

С другой стороны, это место назначили не они, а братья. А те согласились. Отсюда можно надеяться, что второго дна в этом соглашении нет.

Да и не похоже, чтобы кто-нибудь здесь до него бывал и готовился к возможному предстоящему бою. Трава на возвышенностях, где удобно было бы залечь, не примята. Кора на стволах сосен не потревожена. Не видно характерных царапин, которые оставляют «кошки», с помощью которых на деревья взбираются снайперы, чтобы заранее обустроить и замаскировать свое логово.