Спящие - Карен Томпсон Уокер

Но людей по-прежнему одолевают сомнения: как могла восемнадцатилетняя девочка умереть в такую дивную погоду.

Однако Санта-Лора страдала и прежде.

Здешняя местность склонна к землетрясениям, горы – к оползням, а лес – к пожарам, поэтому особо боязливые жители хранят семейные фотографии в чемоданах, сложенных у входной двери на случай непредвиденного бегства.

Племя, охотившееся в окрестных лесах, пало жертвой оспы, завезенной торговцами пушниной, группа первопроходцев умерла от голода в горах. Десять лет спустя деревянные дома рудокопов в первую же весну смыло трехфутовой волной талого снега. В антикварной лавке на углу Марипоса- и Кляйн-стрит хранится фотография, свидетельство давней трагедии: женщины в темных платьях, мужчины в потрепанных сюртуках и дети – все как один серьезные, исхудавшие – стоят по колено в воде, во взглядах читается немая покорность судьбе.

Потом оползень уничтожил все бунгало на востоке городка, а крохотная ратуша с куполом и колокольней – лишь подобие оригинала, разрушенного землетрясением.

На старом кладбище, закрытом для захоронений, нашли последний приют многочисленные жертвы испанки. Поговаривают, будто призраки умерших до сих пор витают в особняках на Каталина-стрит, ныне запущенных и населенных студентами. Обыватели Санта-Лоры знали о грядущей эпидемии. Предупрежденные об угрозе с запада, они решили перекрыть единственную дорогу, но болезнь все равно просочилась в городок и распространилась со скоростью сплетен. Испанка унесла здесь вдвое больше жизней, чем в окрестных поселках, тогда-то и начались пересуды, будто Санта-Лора проклята.

Эта мысль нет-нет да всплывает у людей суеверных. Стоит очередному подростку утонуть в озере или туристу пропасть без вести в лесу, как в Санта-Лоре гадают, уж не создан ли городишко специально для катастроф. Способна ли местность притягивать несчастья, как магнитом?

Если на закате четвертого дня какому-нибудь путнику случится забрести в Санта-Лору и пройти десять кварталов к востоку от колледжа, он заметит желтый особняк, построенный не меньше века назад и сохранивший жалкие остатки былого величия: водосточная труба проржавела, качели на веранде расшатались, садик заполонили зеленые бобы. Приглядись путник повнимательнее, он бы увидел в окне особняка девочку, а после в присущей путешественникам манере задался бы вопросом, почему девочка так долго стоит у окна, серьезная, неподвижная, точно прикованная к стеклу.

Девочке двенадцать. Худенькая, темноволосая, в обрезанных джинсах. Очки, браслеты, загар. Зовут Сара.

У нее предчувствие, что сегодняшний вечер запомнится надолго. Впрочем, предчувствия посещают ее регулярно. В этом она похожа на своего отца – оба считают, что беда может случиться в любую секунду, вопрос только когда.

Но сегодня для беспокойства есть причина: отец задерживается с работы.

Сара наблюдает, как другие машины сворачивают на подъездные дорожки. Хлопают двери, шуршат пакеты с продуктами, звякают ключи, звучат спокойные голоса соседей – другие люди всегда спокойные, – пока те разговаривают с детьми, мужьями, собаками.

– Наверное, заехал куда-то по пути, – произносит Либби, сестра Сары, младше ее на десять месяцев. Либби наверху, возится с котятами. Котятам пять месяцев от роду, они спят в коробке. – Вечно ты себя накручиваешь, – продолжает сестренка, – а потом все оказывается в порядке.

– Он никогда не опаздывал так надолго, – возражает Сара и снова припадает к окну.

Снаружи щебечут птицы – ласточки или гаички. На тропинке мелькают двое бегунов. Студенты, арендовавшие угловой дом, разжигают на веранде мангал. Синего пикапа отца по-прежнему нет.

С улицы доносится аромат – в соседнем доме готовят ужин. Сам дом серый, с застекленной верандой и белым крыльцом, там живут новые соседи – супружеская пара с малышом. Эти профессора, как называет их отец, срубили сосну, росшую на границе участков много лет – никто даже не помнит, сколько именно. Ее посадили еще до рождения отца, а ему стукнуло тридцать пять, когда девочки появились на свет. «Это было наше дерево, – повторяет он, не упуская случая взглянуть на пень. – Не они сажали, не им рубить».

У Сары перехватывает дыхание – то ли от астмы, то ли от нервов. Она выуживает из рюкзака ингалятор и дважды нажимает на колпачок. Потом проверяет время на дисплее микроволновки. Отец задерживается на час десять минут.

Но вот по гравию шуршат шины, слышится знакомое дребезжание сломанной выхлопной трубы.

Сара выскакивает на порог. Столько раз несчастье могло постучать в дверь и столько раз обходило их стороной.

– Мы проголодались, – докладывает Сара, старательно скрывая радость при виде отца. В его бороде серебрится седина. Синяя форменная рубашка износилась. – Поэтому я приготовила сэндвичи.

Отец хлопает дверцей пикапа.

– Еще мы покормили котят. – Сара босиком встает на ощетинившееся занозами крыльцо.

– Стой на месте! – командует отец.

Она покорно замирает. Да, отец иногда злится, но обычно на то имеются веские причины.

Сара ждет объяснений, однако отец молчит. Вместо того чтобы зайти в дом, он бежит на задний двор, под подошвами рабочих сапог хрустит гравий, сумерки оглашаются громким топотом.

Отец распутывает садовый шланг, поворачивает вентиль.

Сара распахивает заднюю дверь:

– Папа, в чем дело?

Шланг с хлюпаньем волочится по грязи.

– Принеси мне мыло. И полотенце. – Отец лихорадочно расстегивает рубашку. – Живо!

Сара ощущает стремительный выброс адреналина. На дне ванны валяется малюсенький обмылок. Полотенце обнаруживается на сушилке, где семейство хранит чистые вещи, не утруждаясь раскладывать их по ящикам.

– Чем он там занимается? – спрашивает Либби. У нее на ладони свернулся клубочком крохотный котенок, его ротик широко открыт, острые зубки оскалены. Только тренированным ухом можно уловить тоненький писк.

– Понятия не имею, – отвечает Сара. – Не имею ни малейшего понятия.

Она сбегает вниз и вглядывается в окно. Москитная сетка и тусклый свет блокируют обзор, вдобавок отец забился в самый дальний угол двора, за грядки картофеля и кабачков. Однако Сара продолжает напрягать зрение и не верит своим глазам: отец стоит практически голый, в одних боксерских трусах, и поливает себя из шланга.

Под струей воды грудь кажется впалой, борода прилипла к подбородку. Остальная одежда валяется в грязи, как белье, упавшее с веревки.

Новые соседи ужинают на ярко освещенной кухне, на столе мерцают бокалы с вином, женщина качает ребенка. Саре хочется крикнуть: «Папа, они же тебя увидят! Там женщина!», но крик застревает в горле.

– Подай мыло, – просит отец. Даже сквозь стрекот сверчков слышно, как он дрожит в темноте. По грядкам носятся светлячки. – Только не подходи близко, – предупреждает он. – Просто брось его мне.