Училка - Наталия Терентьева

— Мам, — посерьезнел Никитос и взял меня за руку. — Ты что, правда, к нам в школу пойдешь работать? Кем? Главной учительницей?

— Завхозом. Или дворником, успокойся.

— Нет, не дворником, — вмешалась молчавшая все время Настька. — Тебе тяжело будет, мамуль. Ты худенькая. Лучше поваром. У нас очень злая повар тетя Маша. Орет так, что я есть не могу. И невкусно готовит.

— Да мне дома готовить надоело! Все-таки я пойду учительницей. Самой главной. Потому что русский язык — самый главный предмет в школе. Чтобы читать, математика не нужна. А чтобы считать, русский язык нужен. А литература тем более. Ага? А сейчас — кто со мной идет в пиццерию?

— Я-а-а-а-а-а! — радостно взвыл Никитос и изо всей силы пнул Игоряшу. — Папандрелло! За мной!

Вот хорошо или плохо, что мальчик относится к папе как к младшему брату? Тупому и слабому? Плохо. Виновата я.

— Нормально с отцом себя веди, ясно? — прошипела я и больно ущипнула Никитоса.

Он в ответ чмокнул меня, стукнувшись изо всей силы носом об мой подбородок.

— О-о-о-о! — Он яростно потер нос. — Ясно!

— Мам, что мне одеть? — Настька доверчиво смотрела на меня Игоряшиными прозрачно-голубыми глазами.

Может, мне полюбить Игоряшу через тридцать пять лет нашего знакомства и через девять лет после рождения общих детей? Тогда Настька не будет меня невольно раздражать.

— Надеть, Насть, не «одеть». Надеть. Что угодно. Чтобы не холодно, не мокро. Не тугое, не малое, не грязное. И покрасивее.

— Кофточку?

— Да, кофточку, — вздохнула я и пошла помогать Настьке.

Она же девочка. Она должна любить хорошо одеваться. Это я хожу в одних и тех же черно-серых обтягивающих джинсах и покупаю новые, как две капли воды похожие на старые. И меня все равно в них безнадежно любит Игоряша. Но девочки должны по-настоящему красиво одеваться. Моя мама одевалась красиво, нарядно. Со всякими кружевами, воланами, воротничками, брошками. А я — наверно, из чувства противоречия — наряжаться не люблю. Говорить об одежде не люблю, мне скучно. Еще скучнее ходить по магазинам, выбирать, примерять, чувствовать себя идиоткой в странных модных одеждах…

Но для школы действительно придется купить что-то другое. В чем ходят учительницы старших классов? Учительница Никитоса и Настьки одевается скромно, в длинную бесформенную юбку и опускающийся сильно ниже талии свитер. Малыши пока этого не понимают. У них другие критерии: добрая — недобрая, молодая — старая, любит — не любит, справедливая или нет. А дети постарше видят уже другое. Вряд ли к старшеклассникам стоит идти в обтягивающих джинсах и невнятной толстовке — без возраста и пола. С милым ужасным малышом на груди, похожим, понятно, на кого — на маленького беззубого Никитоса, в период, когда он ползал по нашей большой квартире со скоростью квадрацикла (и с таким же количеством аварий и разрушений) и надписью по-английски «I hate mornings!» — «Ненавижу утра!».

— Вам нужно начать с пятого класса, я так думаю, — сказала мне директор, очень задумчиво рассматривая мою трудовую книжку. — А вот это что за странная должность у вас была? «Культорганизатор досуга старшеклассников»?

— Я организовывала досуг старшеклассников в Доме культуры.

— А почему ушли через… м-м-м… через полгода? И куда?

— Не смогла организовать. Ушла в журнал. Потом — в свободное плавание. Переводила, писала, редактировала чужое…

Директор смотрела на меня без улыбки. Так, уже плохо. Синдром Игоряши. Атрофированное чувство юмора. Очень часто это хорошо сочетается с гипертрофированным чувством собственного квазидостоинства. «Всё — в принципе вообще всё — может нарушить мое нерушимое достоинство и честь. И я его защищаю априори. Чтобы не снесли ненароком случайной шуткой».

— Почему не смогли? — На лице директора по-прежнему не было и намека на улыбку.

Интересно, по каким критериям она меня оценивает? Меня и всех своих учителей. Вот мы скоро и узнаем.

— Не знала, что с ними делать, со старшеклассниками. Сама слишком молода была. Мне стало скучно. Были наполеоновские планы.

— А сейчас?

— А сейчас у меня планы реальные и двое детей.

— У нас учатся? — быстро спросила директриса.

— Да.

— В каких классах?

— А можно, я не буду говорить? В младших. У них другая фамилия, папина.

— Вы в разводе?

Я секунду поколебалась. Вряд ли стоит говорить о нашей оригинальной форме брака, о вечной неудовлетворенности Игоряши, который проходил у меня в женихах десять лет и пока не может рассчитывать на повышение по должности.

— Да, в разводе.

— Муж женат?

— Смешное время у нас, правда? Вряд ли бы наши родители поняли ваш вопрос.

— Простите? — Директор подняла ровные, аккуратно выщипанные брови.

Судя по ее одежде, она не такой уж консервативный человек. Ковбойская рубашка в красно-синюю крупную клетку, черная кожаная жилетка, задорная стрижка в разный цвет крашеных волос — и белые, и рыжие, и пегие прядки. Ногти короткие, но с черным лаком, крупное кольцо. Я присмотрелась — нет, не с черепом, конечно, как мне показалось вначале. С каким-то восточным символом. А что тогда разговаривает со мной, как будто инструкцию по противопожарной безопасности, написанную в пятьдесят восьмом году, читает вслух?

Я вежливо ответила:

— Нет, муж не женат. Он воспитывает наших детей.

— А… — Она несколько растерянно посмотрела на мои руки. — А вы… замужем?

Ого, ничего себе. Я на работу поступаю или в услужение? Я должна буду впредь отвечать на подобные вопросы? Это не территория моей личной жизни? Не территория. Директор должна знать о сотрудниках многое, чтобы… Наверно, зачем-то должна.

— Я не замужем. Ни официально, никак. Я тоже воспитываю наших детей.

— Ясно. — Директор еще напряженнее стала вглядываться в меня. — Говорите, никогда не работали учителем…

— Не работала.

— А почему решили прийти в школу?

— Захотелось работать. Активно, много. Общаться.

— Веселья особого не обещаю, — сдержанно заметила директор. — Можно взглянуть на остальные документы? Вы заполнили анкету?

— Не был, не состоял, не участвовал. — Я протянула ей анкету. — Папа — Данилевич, я — тоже. Дети — Воробьевы, как их отец. Мама — Синицына. Была.

Директор взглянула на меня так, как будто я говорила какие-то непристойности.

Кажется, я ей не нравлюсь. Полагаю, это ерунда. Я же не с ней собираюсь работать. С детьми. Или я чего-то не понимаю? Я должна понравиться работодателю? Но меня, например, ненавидел хозяин и директор журнала, в котором я работала одно время ответственным редактором. Но я была очень хорошим редактором. Мне было скучновато. А работала я быстро, с фантазией — ее, правда, приложить в техническом информационном издании было трудновато, но я старалась. Искала самые сенсационные в научном смысле материалы, удачно компоновала их, заставляла художника интересно оформлять, сама переписывала на понятном языке, чтобы могли прочитать не только двое-трое узких специалистов. И директор-хозяин, скрепя сердце, назначил меня главным редактором. Но я не вовремя для карьеры забеременела и ушла рожать, растить, кормить, так и не побывав главным редактором.