Училка - Наталия Терентьева

— У вас по зарубежной литературе средних веков была тройка? — вдруг спросила директор, внимательно читавшая вкладыш к диплому.

— Это как-то повлияет на мое трудоустройство?

— Мне не кажется, что мы сможем найти с вами общий язык, — ответила директор и вернула мне вкладыш с отметками, диплом и анкету, которую я накануне старательно заполняла, разборчиво и подробно. — У вас плохой характер. Вы не сработаетесь с коллективом.

— Мне всегда казалось, что учитель работает с детьми. Он должен любить и понимать детей. Не так?

— А вы любите и понимаете детей?

— Своих — да. С чужими — не пробовала.

— Вряд ли у вас получится, — ответила мне директор. — Благодарю вас. Простите, у меня скоро совещание в городе, мне нужно еще подготовиться.

— Вы мне говорите «нет»? — уточнила я.

Директор лишь улыбнулась и покачала головой. Видимо, я очень сильно нарушила законы, пошла напролом. Вот лыжня, по ней все без труда скользят. Вот тропинка на худой конец, топай себе на здоровье, если на лыжах не умеешь или не хочешь. Зачем лезть в чащобу, в заросли, по пояс в сугробах? Так короче и смешнее?

— Всего доброго, — попрощалась я как можно доброжелательнее.

— И вам не хворать! — ответила мне директор.

Может быть, я ошиблась насчет ее чувства юмора?

Вернуться и сказать, что она — классная тетка, только сама этого не знает, и я смогу с ней работать? Вряд ли она это оценит.

— Андрюшка, меня не взяли на работу! — позвонила я брату часа через два, чуть отойдя от совершенно неожиданного для меня фиаско.

— Это хорошо или плохо? Не пойму по твоему голосу.

— Плохо.

— Я же говорил тебе — костюмчик давай тебе купим, нормальный, приличный, дорогой…

— Что это изменит?

Как иначе — Андрюшка будет утешать меня моими же шутками. Шутим мы похоже, друг друга понимаем хорошо, но не все люди слышат то, что слышим мы.

— Пока будут разглядывать, думать, настоящий ли, фирменный ли, сколько стоит, пойдет ли им, толстым и самым красивым, такой фасон, ты все свои вольности и глупости быстро скажешь, замолчишь, и все увидят, какая ты милая, контактная, здоровая, умненькая.

— Я — глупая, Андрюшка. Я только рядом с твоим другом Игоряшей умная. А так — глупая. И я устала от технических переводов. И правда хочу в школу. А меня не взяли.

— Слушай, а в институт не хочешь? Я подумал, наверно, смогу тебя устроить. В областной пед бывший, а, как?

— Нет, я хочу с детьми. Вот хочу как-то, и всё, мне интересно.

— Это до первого убитого тобой дебила, Нюська. Но раз уж ты хочешь, спорить бесполезно. Хоти. Иди в другую школу.

— В другую не хочу, хочу в эту.

— Почему?

— У меня тут подружки. С пионерских времен.

— Вспомнила! — засмеялся Андрюшка. — Еще бы царя Гороха вспомнила!

— Я при царе Горохе не жила, я же не такая старая, как ты. А в пионерское время у меня были подружки. Мы вместе в городском пионерском штабе занимались.

— Ну да, я помню. У тебя даже рубашка особая была. Изо льна, с шеврончиками. И пилотка. И что?

— Они, оказывается, в этой школе работают.

— Ты что, раньше не знала?

— Нет! Настька и Никитос в отдельном здании для малышей учатся. А подружки — одна биологию преподает, другая математику, что ли, я не поняла. Случайно встретила, когда пришла.

— Что, сразу обеих? — недоверчиво спросил Андрюшка.

— Сразу обеих, представляешь! Они из столовой шли!

— Хорошо пахнет из столовой?

— Ужасно!

— Всё, тогда не ходи в эту школу.

— Андрюш… И директрису я тоже знаю. Только она немного старше.

— Ты ей сказала?

— О чем? Что она старше?

— Да нет, — засмеялся Андрюшка. — О том, что ты ее помнишь!

— Так и она меня помнит! Она мне сказала, что помнит. Я ей книжку свою с подписью подарила — «в память о пионерском детстве».

— И она тебя не взяла?

— Нет.

— Почему?

— Я слишком вольно с ней разговаривала, высмеивала всё, шутила без остановки…

— Ясно. Должности такой в школе нет.

— А разве плохо, если учитель остроумный?

— Детям, наверно, хорошо, а коллегам — не уверен. Ладно. Ну что, пиши книжки дальше. И немцев переводи. Я люблю твои переводы читать. Ничего не понятно, но ужасно интересно, слог такой отличный.

Подбодренная братом, я решила в школу больше не устраиваться. Действительно, если всё решают мои две-три дурацкие шутки…

— Анна Леонидовна?

Я не узнала голос звонившей мне дамы. И только через несколько фраз поняла, что это одна из моих пионерских подружек, учительница то ли биологии, то ли математики в той школе, куда я так безуспешно ходила устраиваться на работу.

— Роза, ты, что ли?

— Да, — дама слегка замялась. — Да, Аня, это я. Как поживаешь?

— Нормально. Хорошо.

— Ты работу нашла?

— Да я все время работаю. Только дома. Вот сейчас книжку новую начала, детскую, и статьи перевожу для «Техники сегодня».

— Понятно. Ты знаешь, Маргарита Ивановна просила тебя зайти.

— Директриса?

— Директор, — поправила меня Роза.

Наверно, зря я так с ними. Они же стали начальницами. Роза — замдиректора. Большие начальницы в своем маленьком коллективе. Да и не таком уж маленьком. В подчинении столько детей, а значит, и их родителей! И для других учителей Роза ведь тоже начальник, полагаю.

— А ты учителям тоже начальник?

— Что? — растерялась Роза. — Что ты говоришь? Не понимаю.

Она не понимает. А я хотела идти работать в школу и стать такой же? Не понимать обычных человеческих слов? Она бы поняла, но она сейчас настроена говорить официально, а официальный слог, по привычке, не содержит шуток.

— Роз, вот наш нынешний президент шутит где угодно. Не стесняется. Ты же знаешь. И правильно делает. Я не за президента, я за шутки. Так жить веселее. «Смеясь, человечество расстается со своим прошлым». Не помню, кто это сказал, но это очень правильно.

— Это сказал Карл Маркс, — спокойно пояснила мне Роза.

— Да, идея коммунизма с треском провалилась, а мысли хорошие были. Смеясь, расстается и, смеясь, мирится с настоящим — это уже от меня. Денег при этом столько же — как не было, так и нет, проблем — тоже. Но жить как-то лучше. И я вот — просто шучу. Ничего особенного.