Самый опасный человек - Александр Шувалов

— Ну, — еле слышно подал минут через пять голос боец-срочник. — Что? — голосок у парня подрагивал.

— Терпение, мой друг, — тихонько проговорил прапорщик. — Молчи и жди.

Началось, но не так скоро. Сначала на мелководье появился один-единственный боевой пловец. Уже без аппарата и без маски, зато с оружием на изготовку. Тихонько подплыл к берегу и принялся медленно водить головой вправо-влево и в обратном направлении. Осматривался, получается.

Никитин, в свою очередь, внимательно наблюдал за ним через ПНВ[3] в ожидании того, что вот-вот последует.

Пловец, не оборачиваясь, просигналил фонариком в сторону входа в бухту. И тут же на поверхности появилась голова, через несколько секунд — еще две.

— Две пары на суше, одна в воде, на шухере, как в букваре, — с удовлетворением отметил прапорщик. — Поехали! — негромко скомандовал он, и боец даже не стал спрашивать, куда конкретно.

Ночь вдруг перестала быть томной. Или же, наоборот, внезапно ею стала. Зажегся единственный маломощный прожектор, в луче которого, как на театральной сцене, оказались четверо вышедших на берег пловцов. Ребята были тертыми, поэтому впадать в ступор не стали. Наоборот, повели себя именно так, как в таких случаях предписывается. То есть попытались по-быстрому, не прощаясь, чисто по-английски уйти из гостей.

Как в таких случаях положено: с отвлекающей стрельбой в сторону прожектора и с использованием СДГ — светодымовых гранат.

Но ничего такого сделать просто не успели. Классический, как предполагалось, сухопутчик, тот, что организовывал охрану и оборону объекта, на поверку оказался кем угодно, только не классическим идиотом. Поэтому все предусмотрел.

С двух сторон с замаскированных позиций разом заработали крупнокалиберные пулеметы, полетели гранаты. С берега по воде отработали гранатометы.

Все быстро началось и тут же закончилось. Конец пьесы, точнее, антракт. Можно прогуляться по фойе, сходить в буфет или еще куда. И быстренько — назад, в зал. Продолжение, уж поверьте, последует.

Двенадцатью часами ранее.

— Ну, — командир части, целый подполковник Прохоров угрожающе навис вспотевшей горой над мелковатым рядом с ним старлеем. Благо габариты позволяли: около двух метров ростом и далеко за центнер весом. Тут любому впору испугаться. — Доложи-ка мне, начальник паники, какого черта лысого ты меня в такую рань поднял? — Глянул на скромные часы в стальном по виду корпусе: — И сюда высвистал?

— Сейчас все сами увидите. — Старший лейтенант Большаков в свою очередь бросил взгляд на собственный роскошный хронометр, самый настоящий, с добрый кулак размером, «Ориент». Невысокий, достаточно скромного телосложения мужчина лет двадцати пяти, несмотря на столь лестную характеристику старшего воинского начальника, ни взволнованным, ни испуганным не выглядел. — Пройдемте, — и двинулся в сторону озера.

— Да объясни наконец, что случилось? — Подполковник двумя длинными шагами догнал его.

— Доброе утро, товарищи, — явил себя народу приехавший из поселка вместе с командиром майор Круглов по прозвищу Баянист. И тут же активно включился в разговор: — Надеюсь, ночь прошла без происшествий.

Заместитель командира по политической части славился тем, что живо интересовался буквально всем происходящим, умудряясь при этом быть абсолютно не в курсе опять же всего.

— Я о хоре, Виктор Андреевич. — Догнал командира и двинулся с ним в ногу. — Смотр самодеятельности — на носу, а отдельные товарищи… — поймал на лету яростный взгляд начальника, задумчиво почесал нос и замолчал.

На объекте над замполитом смеялись все, даже те, кто до этого вообще не умел этого делать. Когда-то в далекой юности Круглов сподобился, по слухам, отучиться в культпросветучилище где-то на Украине. Позже, каким-то образом умудрившись влиться в ряды доблестной Советской армии, своей главной задачей считал организацию во вверенной ему части непременно чего-нибудь вокально-хореографического, то есть песенно-пляшущего. Искренне веря в то, что все остальное само приложится[4].

— Повторяю вопрос: что конкретно произошло этой ночью, Большаков? — с раздражением в голосе проговорил подполковник.

— Да, что этой ночью произошло? — вставил свои мелкие деньги в разговор представитель партии.

— Гости ночью приходили, — прозвучало в ответ.

— Какие еще гости?

— Они не представились.

— И… что?

— Пришли — не ушли.

На берегу озера был расстелен брезент. Сквозь него проступало что-то темное. Вокруг с жужжанием роились крупные, чуть ли не с воробья размером черно-зеленые мухи. Под брезентом явно что-то было.

Поодаль, пиная с двух ног воздух, вальяжно прохаживался здоровяк в камуфлированных портках, резиновых шлепанцах на босу ногу и обтягивающей мощный торс майке-алкоголичке цвета хаки. В детской панамке на коротко стриженной башке.

— Покажи, — распорядился старлей.

— Сей момент, — отозвался тот и сдернул брезент. — Вуаля, пожалте бриться, — не удержался и блеснул цитатой из недавно прочитанного, интеллигент хренов.

Прохоров открыл было рот, чтобы в очередной раз вежливо, по-армейски намекнуть Большакову на некоторые имеющие место случаи откровенного раздолбайства среди подчиненного лично ему состава. Но тут его взгляд упал на то, что было раньше скрыто под брезентом. И слова застряли в горле. Зато устремился вверх выпитый поутру кофе. С яичницей и бутербродами. Зажав ладонями рот, он рванул в сторону кустов.

Зрелище, надо заметить, того заслуживало. Четыре мертвых тела крупными фрагментами. Крайне неаппетитно выглядевшие куски перемолотой, как в гигантской мясорубке, плоти вперемешку с обрывками резиновых водолазных костюмов. Только две головы в более-менее приличном состоянии, но отдельно от туловищ.

Еще два тела, почти целых. Только глаза у покойников вытаращены, как у рыб глубокой заморозки, да уши и носы в крови.

В общем, то, что категорически не рекомендуется к просмотру детям. Да и взрослым тоже, пожалуй.

— Командир, кофе будешь? — нарушил скорбное молчание Никитин.

— Давай, — кивнул Большаков.

— Держи. — Прапорщик налил ароматного напитка в кружку из большого китайского термоса и передал старлею.