Бабье лето медвежатника - Енэ Рейтэ

– Зачем вам понадобилось убивать женщину?

– Не ваше дело! Я все подстроил с помощью приятелей. Если хотите избавиться от ответственности – измените внешность и уезжайте куда подальше. Ведь у вас даже нет шанса на помилование с учетом выдающихся литературных заслуг.

– Это почему же? – возмутился Неудачник XIII. – Разве вы читали что-нибудь из моих произведений?

– А вы что-то написали?

– Нет. Но вполне могу написать.

– В таком случае вам пригодится мой жизненный опыт. Ведь лучшие темы черпают из жизни. Да, забыл сказать: с завтрашнего дня ваше имя – Бенджамин Вальтер.

– Мне не нравится.

– Предпочитаете оставаться Неудачником? Но ведь такое невезение, как смертный приговор за убийство, вам и не снилось! Зато в придачу к скромному имени Бенджамина Вальтера получите золотую коронку. А там всех делов-то – легкая пластическая операция, безупречные документы, и вы вольная птица. Имя, может, и не слишком благозвучное, зато не фигурирует в разыскных списках. Суд за убийство грозит Неудачнику XIII, верно я говорю? Считайте, что вам наконец-то повезло. Выше голову, Бенджамин, впереди новая жизнь!

– Что вы меня соблазняете, как юную девственницу? Новая жизнь, старая жизнь… Да забирайте вы ее себе со всеми потрохами!

Однако про себя Теобальд уже успел оценить преимущества грядущих перемен. Преследование полицией, богатый «послужной» список – все отброшено, как сношенная одежка. И новая наружность, делающая неузнаваемым, – это вам не шутка!

Есть ли у него какой-нибудь выбор? Никакого. Только эта возможность, предлагаемая таинственным незнакомцем.

Через полчаса Теобальд уже лежал на операционном столе. Стоило ему сделать первые вдохи усыпляющего средства, как мысли его обратились к Мэг. Как жаль, что даже женитьба его не исправила! А уж до чего ему хотелось начать новую жизнь!..

Наркоз дурманил все сильнее и сильнее, и вот пред Теобальдом явилась Мэг и завела с ним разговор.

– Видишь, милый, я по-прежнему живу себе в Бронксе, как жила, и все еще люблю тебя. Если вдруг тебе представится возможность начать новую жизнь, бросай, к чертям, старую и возвращайся домой, Бенджамин-Вальтер-Теобальд-Пенкрофт-Неудачник XIII, и заживем с тобой припеваючи. С таким длинным именем тебя хоть сейчас примут за своего в любом правящем доме. Выше голову, не унывай! – подбадривала его Мэг. – Неудача, эта подлая ищейка, теперь потеряет твой след и припустит за другим Неудачником в Швецию, который со своим литературным шедевром возомнил себя без пяти минут нобелевским лауреатом.

В тронном зале его встретит расстроенный король и скажет: «Ах, сударь, вы кандидат, но что толку? Вчера в четыре часа пополудни было объявлено о присуждении премии Теобальду Неудачнику, а в четверть пятого выяснилось, что изобретатель динамита еще при жизни смухлевал с патентом. Назначено разбирательство дела, и Нобелевская премия накрылась. Кстати сказать, председатель комитета, сходя с трамвая, оступился и подвернул ногу, а документы, подтверждающие права наследования, загорелись от сигары Бернарда Шоу и обратились в пепел. И наконец, до моего сведения доведено, что на основании давнего документа, обнаруженного вчера в полшестого пополудни, наш королевский дом вообще не уполномочен присуждать Нобелевские премии.

Подавленный столь неутешительными вестями Вальтер-Теобальд-Неудачник поворачивает из роскошного тронного зала прочь, поскальзывается на навощенном паркете и, естественно, ломает ногу. Приходится спешно вызывать «скорую помощь».

Вот чего понарассказывала Мэг, пока оперируемый пребывал под наркозом.

Теобальд пришел в себя от легкого похлопывания по рукам. С повязкой, закрывающей нижнюю часть лица, нос и лоб, он сидел на операционном столе.

– Операция закончена! – объявил бородатый тип с большущим скальпелем в руке. – Не вздумайте отвечать: достаточно одного произнесенного слова, и запросто можете скапутиться. Позвольте представиться: старший хирург Борман. Будем считать, будто бы вы сказали, мол, очень приятно. Дня через два, уважаемый Бенджамин Вальтер, вы пойдете на поправку, а до тех пор у вас будут боли. Не беда, придется потерпеть. Полагаю, вам хочется ответить, что мне, дескать, легко говорить. Считайте, что я с вами согласен. По-моему, все эти пластические операции – чушь невероятная, к тому же они небезопасны. Люблю резать в глаза правду-матку. Все великие хирурги отличались грубостью. А я отношу себя к величайшим и потому как-то раз обработал пациента ногами… На каталку его и – в палату!

Теобальда мучили нестерпимые боли. Зато палату ему отвели уютную и красивую. Прекрасная комната и адская боль – нарочно не придумаешь!

Однако, посиживая в удобном кресле, Теобальд Неудачник XIII, а вернее, новоиспеченный Бенджамин Вальтер решил, что лучше уж помучиться, чем отвечать за совершенное другим убийство. Кто поверит, что он не виноват!

Рассуждая подобным образом, неудачник даже не предполагал, что его ожидает. Ведь он тогда еще не был знаком с Эльвирой! В противном случае предпочел бы худшее: пусть его подозревают в убийстве, более того, последствия этого подозрения были бы не так страшны, как результат операции.

Эльвира была сиделкой, причем хорошей. Но она только и делала, что без устали ухаживала за больным. Ей и в голову не приходило, что пациенту иногда необходимо. отдохнуть. В особенности после ее настырного ухода. Эльвира обладала поразительным человеческим недостатком: она совершенно не знала себя. Знакомство с самой собой у нее было чисто поверхностным, можно сказать, шапочным. Она видела в зеркале отражение некой Эльвиры, которая представлялась ей на редкость ловкой, умелой, тонко чувствующей – словом, специально созданной для ремесла сиделки. Но зеркало-то не отражало сути!

Рассмотрим, к примеру, конкретный случай.

Прооперированному Теобальду, как известно, было запрещено говорить, а Эльвира демонстративно спрятала карандаш с блокнотом.

– Моим подопечным нет нужды излагать на бумаге каждое свое пожелание! – заявила она с такой многообещающей улыбкой, что свежие раны на лице Неудачника заныли пуще прежнего.

При этом улыбается Эльвира сладко – до приторности – и сюсюкает со взрослым человеком, как с малым ребенком.

Больному перебраться бы в постель да полежать… Теобальд сделал знак сиделке, чтобы помогла. Эльвира тотчас поволокла его к раковине мыть руки. Что тут поделаешь?! Неудачник молча страдает, сидя кресле.

В открытое окно доносятся заунывные звуки гармоники: на улице играет слепой нищий. Теобальд всегда терпеть не мог этот убогий инструмент, однообразное пиликанье никак не гармонирует с уютной атмосферой комнаты.

Больной машет сиделке. Эльвира – само внимание. Неудачник показывает сперва на уши, затем на окно.

– Все ясно, сквозняк! Сейчас мы его ликвидируем в два счета! – понимающе кивает сиделка и захлопывает окно.