Молчи о нас - Элла Савицкая

– Да какой там погорячее? Мокрое бревно оно и в Африке мокрое бревно. Даже если захочешь – не зажжешь.

Прикрываю глаза. Горло раздирает горький ком. Какая же он сволочь! Арина порывается что-то выкрикнуть, но я ловлю ее ладонь.

– Не надо, – хриплю, тут же смахивая скатившуюся слезу.

– Почему? Он унижает тебя, Маша.

– Потому что ему это интересно. Если мы не будем реагировать, интерес пропадет. День, два, три и он успокоится. Других фоток у него нет. Все, что он мог сделать – уже сделал.

Как же я ошиблась. Когда человек жаждет сделать зло – он найдет для этого миллион способов.

Слава богу, после второй пары Валера ушел. Вообще прогуливать не в его природе, но сейчас меня абсолютно не интересует причина, по которой он так поступил. Наоборот дышать стало легче. Как будто воздух очистили от токсического испарения, и можно сделать полноценный вдох, не опасаясь за собственную жизнь. Одногруппники еще на паре перемен пытались меня задеть, но не получив должной реакции, успокоились. Я оказалась права – игнорирование лучший способ избежания конфликта. Правда, в коридор выходить все еще опасалась. Там пираньи гораздо опаснее. Эти хотя бы свои. Так или иначе совесть взыграла, а вне стен группы чужие. Для них я свежее мясо, которое только и ждут как сожрать. Благо все пары сегодня по расписанию в одной аудитории, и переходить никуда не приходится.

Перекусить нам принесла Арина, сбегав в буфет и не дав мне «погибнуть от голода», как она выразилась.

На последней паре снова пошел сильный дождь, но успокаивало то, что родители уже были дома. Мама прислала смс, написав, что они успешно добрались и уже начинают готовить праздничный обед, приуроченный к приезду Дамира Маратовича.

Губы трогает неожиданная улыбка. Дамир – необычное имя. Я конечно слышала его раньше по телевизору, но вот так, чтобы в кругу знакомых встречаю впервые. Оно ему очень идет. Я загуглила на одной из перемен его значение. В переводе с арабского Дамир – «железный». Наверное, лучше определения я бы и не придумала. Вчера, когда он вышел из душа наполовину голый, первое, что бросилось в глаза – это стальные мышцы на груди и плечах. На щеки наползает румянец при воспоминании того, как интимно он выглядел в одном лишь полотенце на покрытом влагой торсе. Я даже глаз оторвать от него не могла. Стояла и пялилась как будто никогда мужчин не видела…

«Таких не видела» шепчет внутренний голос, и я с ним охотно соглашаюсь.

Звонок с пары извещает об окончании занятий, и я, сложив в сумку вещи, снова набираюсь сил, чтобы заставить себя выйти из аудитории. Надеюсь, к концу дня тема себя исчерпала.

– Ты зонт брала с собой? – расстроенно косясь в окно коридора, интересуется Арина.

– Нет. Как-то совсем не подумала, но хорошо, что остановка рядом. Не сильно промокну.

– Вот и я нет. Подожду Кита следующую пару, он подвезет.

– Ладно, – улыбаюсь, останавливаясь на лестничном пролете, – созвонимся. Киту привет.

– Передам.

Чмокнув меня в щеку, Арина взметает на верхний этаж. Я же, поправив сумку, спускаюсь на первый. Вроде бы на меня не особо обращают внимание, что придает сил и уверенности до того момента, пока со стороны доски почета не доносится громкий смех. Будь это в какой-либо другой день, я бы не обратила внимания, но сегодня каждый даже тихий смешок воспринимается очень остро и принимается в свой адрес.

Поворачиваю голову в сторону угла, в котором собралась толпа народа, что-то снимающая на телефоны. Я бы, наверное, прошла мимо, если бы не взгляды тех, кто со смехом отходил оттуда. Странные взгляды. Такие, как утром. Только при чем здесь доска почета?

Делаю несколько шагов в сторону скопления едких перешептываний, уже внутренне готовясь к чему-то, что нанесет удар. В груди собирается шар, который все больше нагревается по мере моего приближения. Студенты, громко обсуждающие что-то, что содержит такие фразы как «отличницы тоже, оказывается, бывают горячими», «да тут смотреть не на что, вот были бы сиськи…», завидев меня, начинают переглядываться и расступаться.

Пульс ускоряет ход, в ушах звенит, когда я вижу рядом с моим портретом несколько фотографий из вчера опубликованной фотосессии, на одной из которых красным маркером написано «шлюха». Меня едва не выворачивает от увиденного. На глаза наворачиваются слезы, а шар в груди превращается в камень. Боже, я как будто в кошмарном американском фильме о буллинге. Чувствую себя униженной, втоптанной в грязь и извазюканной в чем-то таком, о чем никогда не подозревала. Значит, вот куда ушел Панфилов. Не дождавшись ожидаемой реакции, пошел на худший шаг. Если еще были те, кто в сети не увидел фотографий, теперь он это исправил.

Резко срываю три снимка и сквозь пелену слез на глазах направляюсь к выходу. Меня обжигает злость изнутри. Вырываюсь на крыльцо, на котором собрались студенты, не спешащие под дождь, и замечаю Валеру в компании его дружков. Не раздумывая, подхожу и со всей силы отвешиваю ему пощечину.

– Уууу, – летит слева от Попова, – какая горячая крошка.

– Ты ничтожество, – цежу сквозь зубы, не обращая внимания на стебные комментарии.

Панфилов довольно ухмыляется, при этом смотря на меня с какой-то недюжей злостью, будто это я его опозорила, а не наоборот.

– Ничтожество, которое ты любила, – язвит подонок.

– Которое я бросила.

В глазах напротив загорается опасный блеск, а губы, еще не так давно целовавшие меня, искажает злоба.

– Подумаешь. Таких как ты тысячи вокруг, и каждая из них желает как минимум отсосать мне. Да уж явно получше, чем ты.

Очередной взрыв смеха заставляет меня вскипеть и замахнуться, чтобы засунуть чертовы фотографии ему в рот. Вот только Панфилов оказывается сильнее. Перехватывает мою руку на лету и толкает вперед. Нога соскальзывает со ступенек, и, если бы он меня не удержал спустившись следом, я бы точно упала прямо на глазах у всех следящих за интересным для них зрелищем.

– Еще раз замахнешься на меня, я не подумаю о том, что ты баба, Маша, – грозит Панфилов, со всей силы сжимая мое запястье.

Фотографии падают на землю, пока я пытаюсь выкрутить руку. Боль прожигает кожу, заставляя щуриться не только от капель дождя.

– Ты бы лучше подумал о том, что мужик из тебя так себе, – вдруг раздается за моей спиной знакомым баритоном. Сердце опрометью летит вниз. Резко оборачиваюсь, натыкаясь на тяжелый взгляд карих глаз, смотрящих прямо на Панфилова. – Руку отпусти.

Что он здесь делает?

Валера, часто моргая из-за дождя, переводит непонимающий взгляд с Дамира на меня и обратно.

– Мужик, иди куда шел.

– Я уже пришел. За Машей. И если ты в течение двух секунд не разожмешь пальцы, я сломаю тебе их.

В интонации мужчины различаются стальные нотки, в которых нет угрозы, но есть отчетливый факт обещания. В день его приезда мне он показался злым, но сейчас я понимаю, что то был не предел. Выражение мужского лица вроде бы нечитабельное, но от него веет чем-то таким ледяным, что становится не по себе даже мне.