Мадам Хаят - Ахмет Алтан

И ужаснулся, словно мой отец погиб в этот самый момент, в скользкой пустоте, вылизанной фарами встречных машин. Я мучительно почувствовал, что смерть необратима, что я больше никогда его не увижу, что он больше никогда не пошевелится и не заговорит, и это было так, словно кто-то впечатал мне в лицо раскаленное железо. То, что до этого момента прятало от меня истину, которую я видел собственными глазами; то, что мешало мне поверить в эту истину, внезапно исчезло, и реальность предстала передо мной. С одной стороны, разумом я с бритвенной ясностью сознавал, что отец умер и исчез, но, с другой стороны, моя память показывала мне его речь, его улыбку, его походку, полную жизни. Я видел того, кого больше никогда не увижу, слышал голос того, кого больше никогда не услышу. Этот странный контраст делал мою печаль только горше. Почему надо было расстраиваться до такой степени, чтобы умереть? Разве он не мог смириться с тем, что о нем стали бы судачить, как о неудачнике? Был ли он зол на себя за то, что действовал, не задумываясь о будущем? Мне никогда не узнать ответы на эти вопросы. Размышляя обо всем этом, я незаметно уснул. Когда я проснулся, смерть отца снова укрылась за плотной завесой и потеряла свою достоверность.

Мама наняла помощницу, договорилась с двумя цветочными магазинами и продает им цветы.

— Я зарабатываю немного денег, — сказала она. — Тебе нужны деньги?

— Нет, матушка, я тоже нашел подработку в свободное время, справляюсь.

— Ты ведь не забросил учебу?

— Нет, мама.

Не знаю почему, но после разговора с мамой я был глубоко обеспокоен. Я знал, что она грустит и тревожится, но ничего не мог поделать.

Мать с отцом были самой счастливой парой, которую я когда-либо видел, и казалось, что они разделяют забавный секрет, о котором больше никто не знает. Они всегда относились ко мне с большой любовью и участием, и отрицать это было бы неблагодарной ложью. Я всегда буду помнить, как они вдвоем смеялись на пирсе перед особняком летними вечерами. Я подходил к ним, и когда они меня замечали, наступало недолгое молчание, а потом они начинали разговаривать со мной. У меня всегда возникало одно и то же странное чувство, словно они вышли ко мне из комнаты, в которой находились вдвоем, и закрыли дверь, не впуская меня туда. Я не мог войти — это они приходили ко мне. Может быть, это было неправдой, но именно такое впечатление создавалось. Я сам себе казался посторонним, но не особо возражал, создав мир из книг, в который тоже не впускал никого, включая родителей. В этом балансе мы все чувствовали себя хорошо и счастливо, мы были прекрасной и мирной семьей. В счастливых семьях трудно много узнать о жизни, я это теперь понимаю, жизни человека учит несчастье.

Моросил дождь. Я пошел пешком, не зная, что делать. Я перестал встречаться со старыми друзьями, а новых друзей не приобрел.

Каникулы для одиноких — тяжкое бремя. Я усвоил это.

Я мечтал встретить мадам Хаят, вдруг она выйдет из-за угла… Я знал, что это невозможно, но все равно не мог не оглядываться с надеждой. Я искал на улицах женщину. Поступил бы я так, когда мы были богаты? Стал бы я бродить в одиночестве по улицам, мечтая встретить женщину, которую видел один раз? Безденежье за короткое время отняло у меня многое, и не только деньги. Я был похож на детеныша черепахи, с которого сняли панцирь, беспомощного, беззащитного, не способного сопротивляться. Я ощущал малейший ветерок, жару, холод, мягкость травы, шероховатость крошечных песчинок всем своим телом и каждым уголком сознания как большие перемены и по-разному дрожал при каждой перемене. Я и представить не мог, что мой толстый и теплый панцирь может так быстро отвалиться. Стыдно было видеть, как мало от меня осталось, стоило лишь забрать деньги.

Я решил пойти в букинистический пассаж. Там всегда было многолюдно. И я мог бы раствориться в толпе. В сумрачном коридоре, пахнущем камнем, пылью и старой бумагой, вопреки моим ожиданиям, было пусто. Кроме меня, по магазинам ходили три или четыре покупателя. Некоторые магазины были закрыты, витрины заклеены старыми газетами. Пассаж был похож на умирающего больного. Я спросил лавочника: «Что тут случилось?», а он, пожимая плечами, ответил: «Никто больше не приходит, все равно это место скоро снесут». Людям не до книг. Никогда бы не подумал, что такое может случиться. Книголюбы были всегда, но теперь даже они пропали.

Я зашел в один из магазинов. Продавец, пожилой мужчина, оторвал взгляд от книги, которую читал, посмотрел на меня и снова опустил голову, ничего не сказав. Рассматривая корешки книг, занимавших пространство до самого потолка, я увидел изображение в тонкой раме под потускневшим от времени стеклом. Это была копия фотографии Августа Зандера «Молодые крестьяне (по дороге на танцы)». На лицах деревенских жителей, в их темных одеждах отражалось волнение и предвкушение редкого удовольствия, подчеркнутое чрезвычайной торжественностью.

Я показал на фото пальцем и спросил: «Сколько?» Мне кажется, я чувствовал взволнованную щедрость человека, готового отдать все свое состояние за картину. Нетрудно догадаться, что «богатство» в моем кармане нельзя было назвать состоянием.

Мужчина задумчиво посмотрел на меня. Он смотрел, ничего не говоря. Я как будто видел в его глазах неторопливо текущее вспять время, годы, медленно складывающиеся в прошлое, и, возможно, места, где он нашел большую любовь или очень крепкую дружбу.

— Это твое, — сказал он.

Я удивился. Переспросил, даже не понимая, что веду себя грубо:

— Сколько?

Продавец повторил свои слова таким же тихим голосом:

— Это твое.

Он встал, снял фотографию, завернул ее в толстую коричневую оберточную бумагу и протянул мне. Я был очень удивлен, смущен и счастлив. Меня порадовало не столько само приобретение, сколько щедрость, которая совсем не была нарочитой и показной. Это было дружелюбие, которого я вовсе не ожидал.

Радостный, я вышел из лавки. Мое настроение изменялось так быстро, чувства легко порхали от одной крайности к другой. Я взял по дороге полбуханки хлеба с сыром и вернулся в свою комнату. Распаковал и поставил свой подарок на тумбочку, прислонив к стене. Комната внезапно преобразилась. Одна фотография изменила комнату. Теперь это был мой дом.

Я спустился на кухню, чтобы поесть. Там было полно народу. Все смотрели матч. Я давно не следил за играми, хотя люблю футбол. Как ни странно, я об этом забыл. Я налил себе чашку чая и присоединился к болельщикам