Шок от падения - Натан Файлер

Мы никогда не ходили гулять и не говорили ни о чем, кроме учебы. Это тоже было странно, потому что мама не строила из себя учительницу. Иногда она целовала меня в лоб или ерошила мне волосы, или делала еще что-нибудь такое же. Но мы никогда не говорили ни о чем, кроме того, что было в книгах. И так проходил день за днем, хотя я не могу сказать, сколько недель или месяцев это продолжалось. Все слилось в одну бесконечно растянувшуюся сцену: я сижу за кухонным столом и решаю задачки, а мама разъясняет мне мои намеренные ошибки.

Именно это я и имею в виду, когда говорю, что мир замедлялся, но понять это трудно, потому что на бумаге описание нашей жизни занимает не больше двух страниц. А сама жизнь тянется очень долго.

Когда уроки были сделаны, я смотрел мультики или играл в Нинтендо. Иногда я поднимался наверх, прижимался ухом к двери комнаты Саймона и слушал. Это могло продолжаться довольно долго. Но мы никогда об этом не говорили. Мама заваривала чай и ждала, когда вернется с работы отец. Наверное, надо рассказать вам о моем отце, потому что вы, скорей всего, с ним незнакомы.

Он высокий, широкоплечий и немного сутулится. Он носит кожаную куртку, потому что раньше ездил на мотоцикле. Он зовет меня mon ami. И он любит меня. Для начала этого хватит.

Я сказал, что мама сумасшедшая. Да, сказал. Возможно, вам так не покажется, и вы не увидите в моем рассказе ничего особенного. Но есть разные виды безумия. Некоторые из них поначалу выглядят невинно; они тихонько стучат в дверь и, когда вы пускаете их в дом, они садятся в углу — и начинают расти.

И однажды, возможно, спустя много месяцев после того, как вы решили забрать сына из школы и запереть его дома, безумие пошевелится в своем кресле и скажет ему:

— Ты выглядишь бледным.

— Что?

— Ты выглядишь бледным. Милый, ты не заболел? Как ты себя чувствуешь?

— Да нормально. Только горло немного побаливает.

— Дай-ка я тебя пощупаю. — Они прижала ладонь к моему лбу. — Лоб горячий. Зайка, да у тебя жар.

— Правда? Я ничего не чувствую.

— Ты уже несколько дней бледный. Ты мало бываешь на воздухе.

— Мы никогда не выходим из дома! — воскликнул я сердито. Я не хотел, но так получилось. И это было неправдой, поскольку мы иногда выходили, и меня вовсе не держали взаперти.

Хотя выходили мы нечасто. И только вместе с папой. Именно это я имел в виду, когда говорил, что жизнь сжалась до размеров дома. Наверное, я неблагодарный. Думаю, мама обиделась, потому что она посмотрела на меня так, словно я в нее плюнул. Но потом очень ласково спросила:

— Пойдем погуляем? Мы можем по дороге заскочить к доктору Марлоу, он посмотрит твое горло.

Было тепло, но она сняла с вешалки мою оранжевую зимнюю куртку, застегнула ее до самого верха и надела на меня капюшон. После этого мы вышли на улицу.

Чтобы добраться от нашего дома до приемной врача, надо пройти мимо моей школы. То есть моей бывшей школы. Когда мы переходили через дорогу, мама держала меня за руку, и, завернув за угол, я услышал отдаленные крики и смех, доносившиеся со школьной площадки. Мне следовало бы сдержаться. Я сделал это не нарочно, а потому, что, когда мы подошли ближе, мамина рука на моем запястье сжалась крепче, и она потащила меня в другую сторону.

— Мам, давай вернемся домой.

Но она не слушала. Мы прошли прямо к школе, а потом вдоль забора, и все это время она просто тащила меня, и дурацкий капюшон падал мне на глаза.

— Мэтью, это ты? Здравствуйте, миссис Хомс. Привет, Мэтью!

Я сейчас уже не помню, как ее звали. Джемма или вроде того. Да это и не важно.

— Это Мэтью!

Дело в том, что в школе меня любили. Дети сбежались к забору, потому что обрадовались, увидев меня. Там были мои одноклассники, их потрясло и то, что случилось, и мое внезапное исчезновение из их жизни. Но я не стал с ними разговаривать. Даже не знаю почему… Просто смотрел прямо перед собой из глубины капюшона, а мама сказала:

— Мэтью плохо себя чувствует. Идите, играйте.

Доктор Марлоу попросил меня открыть пошире рот. Он заглянул мне в горло, обдав меня своим теплым дыханием, пахнущим кофе. Моему горлу не потребовалось никакого особого лечения, кроме леденцов от кашля и Лемсипа.[1]Вроде бы на этом все и кончилось. Но только это не так.

Это было лишь начало.

Гипотония сущ. — состояние пониженногомышечного тонуса

Сначала был шок от падения и кровь на колене, а потом Саймон в одиночку, без всякой посторонней помощи, отнес меня на руках к нашему вагончику, хотя это его чуть не убило. Но он все равно не бросил меня. Потому что он меня любил.

Я уже говорил вам об этом.

Я еще сказал, что для слабых мускулов есть какое-то научное слово и что посмотрю его в словаре, если у меня будет возможность. Вы, вероятно, уже забыли об этом. А я — нет. Я не забыл.

В кабинете на втором этаже я заметил на столе «Словарь медицинских терминов». Я туда зашел, чтобы попросить разрешения сесть за компьютер, и увидел словарь.

Смешно, но девушка (молоденькая, с мятным дыханием и большими золотыми сережками, которая все время пытается читать через мое плечо) ужасно испугалась, когда я ее об этом спросил. Кроме нее, в кабинете никого не было, и она просто оцепенела, как будто в «Словаре медицинских терминов» написано что-то такое, чего пациентам никак не положено знать. Серьезно, она даже рта не могла открыть.

Но самое смешное случилось потом. Вы помните Стива? Я уже однажды упоминал его. Это он учил меня пользоваться компьютером. Я еще сказал, что он больше не появится в моем рассказе. Так вот, в следующую минуту он зашел в кабинет, и девушка повернулась к нему и очень неуверенно спросила, можно ли пациентам пользоваться словарем. И важно, как она это сказала:

— Стивен, а пациентам разрешается брать словарь?

Вы ни за что не угадаете, что он сделал. Он взял словарь и одной рукой перебросил его мне, как мяч в регби. И в то же время спросил:

— О чем разговор? — Прямо так и сказал. — О чем разговор?

А потом повернулся ко мне и подмигнул. И даже не просто подмигнул, а прищелкнул языком, как бы говоря: мы с тобой заодно, чувак.

Вы поняли, что я хотел сказать? Не знаю, получилось ли у меня это объяснить. Но вы сами видите, что вышло смешно. Смешно, что девушка не знала, можно ли мне хоть раз заглянуть в словарь. И уж совсем смешно, что Стив выставил ее полной идиоткой, когда не придал этому никакого значения.

Но самое смешное — я просто валяюсь от хохота, — что Стив прищелкнул языком и подмигнул мне, как бы показывая, что он на моей стороне. Но ты же не на моей стороне, Стив? Потому что, если бы ты был на моей стороне, ты бы просто протянул мне словарь, как взрослый. А то, как ты это обставил, Стив, это превращается в грандиозное событие. И так всегда, со Стивом и со всеми остальными. Любую мелочь они раздувают до небес. И никому это не надо, кроме них самих.