Чертополох. Излом - Варвара Шихарева

– Твой боевой товарищ не ошибся… Благодаря столкновению с колдуном у Энейры открылся доселе спящий дар. С одной стороны – это хорошо, но с другой – опасно. Если колдун или ведьма не совладают с открывшимися в них силами, то будут жестоко наказаны за это собственным даром, а способности Энейры мало того, что были разбужены резким, болезненным толчком, так еще и оказались очень сильны…. Поверь, ей очень непросто сейчас… – произнеся столь долгую тираду, Матерь Вероника замолчала и, посмотрев на закаменевшее от внутреннего напряжения лицо Ставгара, тихо произнесла. – Я не могу тебе дозволить свидания с Энейрой, но позволю взглянуть на нее, если ты пообещаешь мне хранить молчание, и не будешь пытаться заговорить с нею.

– Я обещаю, Матушка… – глухо произнес Бжестров, и Матерь Вероника, подозвав к себе одну из сидящих в комнате, молчаливых наперсниц, что-то тихо спросила у нее. Девушка, с почтением склонив голову, ответила жрице едва уловимым шепотом, из которого Ставгар разобрал лишь «западная молельня», и Матерь Вероника, благосклонно кивнув девушке, встала…

– Следуй за мною, Бжестров.

Мало кто из мужчин мог похвастаться тем, что был допущен во внутреннюю, тайную часть Святилища Малики, и теперь следующий за жрицей Ставгар мог лишь молча дивиться узости окутанных вечным сумраком коридоров – из-за массивных стен они казались вырубленными в скале и Ставгару мерещилось, что он очутился в одной из горных пещер или в позабытой штольне… Каменные своды точно давили на него всей своей немалой массой, сжимали в своих неуютных тисках, и Бжестров вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха и света…

– Мужчинам трудно понять… – словно бы ощутив овладевшие молодым воином чувства, Матерь Вероника остановилась, и, повернувшись, к Бжестрову, огладила одну из гладких стен. – Утроба оберегает, хранит и лелеет, во мраке и молчаливом смирении растит в себе будущее. Воинам, привыкшим к непрестанной борьбе, это чуждо, хоть вы и вышли из нее, подобно остальным. Все женщины в той или иной мере носят в себе эту, дарованную Маликой силу. Подумай, сможешь ли ты принять ее в Энейре? Как выяснилось, богиня одарила ее щедрее прочих!..

Произнеся это, не то наставление, не то предупреждение, старая жрица смолкла, а Бжестров упрямо вскинул голову.

– Я люблю Энейру Ирташ… Такой, какая она есть…

Если Матерь Вероника и ожидала иного ответа, то ничем не выразила своего разочарования. Она лишь кивнула головой и, завернув в боковой коридор, произнесла.

– Помни, что обещал молчать…

Бжестров шагнул за нею в боковой проход и уже в следующий миг замер – внезапный широкий поток света после столь долгого сумрака на несколько мгновений словно бы ослепил его, но потом он увидел, что стоит в арке, выходящей в небольшой, квадратный, вымощенный плитами дворик. Арка, в которой оказался Ставгар, была полускрытая статуей Малики, а у ног изваяния стояла Энейра в темно-сером, украшенном вязью из рун, одеянии послушницы. Льющийся сверху свет отсвечивал янтарем в ее русых косах и золотил бледную кожу, но сама молодая женщина словно бы и не чувствовала ласковых солнечных прикосновений – строгая и сосредоточенная, словно воин перед боем, она молилась, прижав руки к груди. Ставгар видел, как беззвучно шевелятся ее бледные губы, как дрожат густые, прикрывающие взгляд ресницы…

Массивная тяжесть камня еще больше подчеркивала тонкость фигуры Энейры, показавшуюся Бжестрову беззащитной и исхудалой – в безотчетном порыве он сделал шаг вперед, намереваясь обнять и защитить любимую им женщину от всего света, но, вспомнив предупреждение Матери Вероники о том, что неожиданное волнение может навредить Энейре, замер на самой границе света и тени.

На счастье, его движение осталось незамеченным погруженной в молитву женщиной – она не вздрогнула и не обернулась, и застывший безмолвным изваянием Бжестров смотрел на нее до тех пор, пока Матерь Вероника не тронула его за рукав, показывая тем самым, что время короткого свидания вышло. Ставгар беспрекословно отступил в тень приведшего его в молельню коридора, но когда они со старой жрицей отошли на безопасное расстояние, заговорил.

– Матушка, я сделал все, как вы сказали, так выполните теперь и мою просьбу. Это важно, прежде всего, для Энейры.

По-прежнему шествующая впереди Ставгара Матерь Вероника остановилась и повернулась к Ставгару.

– Чего ты еще хочешь?.. Сам ведь видел – для иных свиданий время не наступило…

– Просто скажите Энейре, что я сделаю все, чтобы вернуть честное имя ее роду. Добьюсь того, чтобы незаслуженный позор был смыт с ее семьи. – Твердо произнес Ставгар, и старая жрица наградила его долгим, пристальным взглядом.

– Обещания ничего не значат, Бжестров. Твой отец в свое время тоже много чего обещал Мартиару Ирташу, но не сдержал слова…

– Мой отец? – не в силах понять, на что намекает жрица, Ставгар, шагнул вперед. – О чем вы говорите, матушка? Мы были соседями в Райгро, не более…

Но Матерь Вероника ответила на его порыв лишь тем, что холодно взглянула на Бжестрова и тихо произнесла.

– Не меня расспрашивай, а своих родителей… Я же скажу тебе лишь одно – ни живым, ни мертвым Ирташам не нужны пустые обещания. Только дела…

Просторный дом, в котором семейство Бжестров обитало во время своих визитов в Ильйо, встретил Ставгара привычным с самого детства уютом – богатым, но не режущим глаз. Затейливая резьба лестниц и дверей, застеленные шкурами полы, натертая до блеска серебряная и позолоченная утварь на полках в обеденной зале – все здесь было почти таким же, как в родовом имении в Райгро, лишь цветные витражи на окнах соответствовали царящим в Ильйо вкусам, но веселая игра окрашенных в желтое, алое и зеленое лучей, показалась готовящемуся к нелегкому разговору Ставгару слишком яркой и неуместной…

– Сынок! – Лиадана Бжестров, отложив шитье, встала из кресла навстречу еще не успевшему стряхнуть с себя дорожную пыль Ставгару. – Где ты был так долго?

Бжестров поднес к губам протянутые к нему руки матери и почтительно поцеловал унизанные перстнями пальцы.

– В Дельконе, матушка…

Лиадана с улыбкой взглянула на сына, провела освободившейся рукою по его волосам.

– Попросить Малику о милости можно было и здесь, сынок. Чем храм в Ильйо хуже Дельконы?

– Ничем, но именно Дельконские жрицы считаются самыми сведущими в травах и лечении… – отступив на шаг от матери, Бжестров снял с пояса кисет. – Я знаю, что Ведена снова ребенка ждет, а это тебе – чтоб головные боли не донимали…

Лиадана приняла из рук Ставгара кисет, и извлекла из него крошечный, с нанесенными темной глазурью рунами сосуд из глины. Коснулась пальцем залитого воском горлышка и перевела на сына ставший по-девичьи лукавым взгляд.

– Ты всегда был хорошим сыном, Ставгар, но только ли в лекарствах все дело?.. Признайся, всему виной некое письмо, которое тебе передала Ведена… Так?

– И это тоже… – Бжестров на мгновение опустил глаза, но потом вновь взглянул на мать и тихо спросил. – Что мой отец пообещал Мартиару Ирташу, мама?