Чертополох. Излом - Варвара Шихарева

– Моя вина лишь в одном – когда после подписания невыгодного нам договора с Амэном, Лезмет, в очередной раз, набравшись, стенал, что теперь его позор, как правителя, будет уже не скрыть, я предложил ему переложить часть вины на Ирташей. Истребленному под корень роду человеческая слава уже безразлична, зато я избавлялся от многолетней удавки на шее: Ирташи теперь – никто, а, значит, и заключенный между нами договор недействителен а, следовательно, никто уже не сможет использовать его против меня…

Ставгар выслушал отца с закаменевшим лицом, ничем не выдавая того, что творилось у него сейчас на душе, но когда Бажен замолчал, сказал.

– Ты ошибаешься, отец. Энейра, младшая дочь, Ирташа, жива – ни она, ни ее родичи не заслужили позора, который обрушился на них по твоей воле. Я добьюсь у Лезмета оправдания для этого рода…

– Вздор! – Бажен тяжело поднялся и мрачно взглянул на сына. – Своими просьбами ты лишь разгневаешь Владыку, так что оставь эту блажь, Ставгар – прежде всего ты должен защищать интересы своего рода! Ты – Бжестров, а не Ирташ! Что тебе до них?!

Ставгар коротко взглянул на опирающегося о стол Бажена, и с горьким прозрением ощутил, что теперь даже амэнский Коршун менее чужд ему, чем подаривший жизнь родитель… Как он мог быть настолько слепым все это время?!

Ставгар аккуратно засунул пергамент за пазуху.

– Да, я – Бжестров, и сделаю все, чтобы смыть с нашей семьи эту грязь. Я добьюсь справедливости для Ирташей, чего бы это мне не стоило, клянусь!

Сказав это, Ставгар вышел из комнаты, оставив за спиною упершегося ладонями в стол и словно бы закаменевшего родителя.

Олдер

Солнечные блики играли в воде выложенного белой плиткой бассейна, и из-за этого чешуя плавающих в нем больших рыб прямо огнем горела. Девочка лет одиннадцати и два мальчика лет семи, похожие между собою, точно две виноградины из одной грозди, бросали рыбинам подаваемый слугою корм, и те, лениво шевеля плавниками, подплывали к самой поверхности воды и, широко раскрывая беззубые рты, хватали предложенное угощение. Каждое движение рыб сопровождалось восторженными возгласами и громким смехом детворы, и Олдер, еще раз взглянув на веселящихся племянников, потер пальцами налитый болью висок. Сегодня для него в окружающем мире было слишком много шума, солнца, движения… Впрочем, сидящий напротив него на галерее Дорин – глава всего рода Остенов и двоюродный брат Олдера, истолковал его жест по-своему. В очередной раз налив в серебряный кубок темного вина, он придвинул его к руке Олдера и тихо заметил.

– Весть о недовольстве тобою Владыки, конечно же, уже широко распространилась по всему Милесту, но о степени этого самого недовольства говорить еще рано…

– Еще бы, не распространилась! – Олдер отхлебнул вина и, поморщившись, снова посмотрел на резвящихся у бассейна племянников. Если бы у его Дари была б хотя бы треть их веселости и жизненной силы… Право, он не просил бы большего… Подавив вздох, Олдер вернулся к едва не прерванному им же разговору. – Даже ребенку ясно, что если вернувшиеся из похода войска лишаются полагающихся им чествований, то наш Владыка недоволен как самим походом, так и тем, кто командовал войсками…

– Тем не менее, если бы князь Арвиген действительно был в гневе, тебе пришлось бы броситься на собственный меч, едва перейдя границу Амэна… – Дорин неспешно отпил из своего кубка, чуть прищурился, внимательно глядя на Олдера. – А это наказание слишком уж напоказ. К тому же, Владыка наверняка знает о твоем отношении ко всем этим пышностям. Разве не так?

– Князь Арвиген знает все… – несмотря на сдобренное травами вино, голова болела все больше, а потому улыбка Олдера получилась совсем уж вымученной. – Его глаза и уши есть в каждой спальне!

Дорин тихо фыркнул, хотя произнесенные слова вряд ли можно было назвать шуткой. Князь Арвиген, ради короны сживший со свету не только братьев, но и собственного сына, искал заговоры и измены повсюду, а его соглядатаи, именуемые «Очи Владыки» сплели в Милесте настоящую сеть, в которой запутались даже знатные семейства Амэна. Невидимые соглядатаи были повсюду и наблюдали за всеми – шлюха из веселого дома, глуповатый и шумный разносчик на площади и даже собственный, много лет прослуживший в доме слуга, могли оказаться глазами и ушами Владыки, но при этом вычислить их было трудно, даже имея колдовские способности. Олдер знал, что в войске за ним наблюдают множество глаз, подозревал некоторых десятников и сотников в доносительстве, но не мог быть до конца уверенным в своих выводах. Наушников словно бы защищал какой-то невидимый щит, но даже и здесь нельзя было сказать, что именно за магию применил амэнский Владыка…

То ли из-за этих мыслей, то ли из-за головной боли, подошедший к ним с новым кувшином вина слуга Дорина вызвал у Олдера какое-то инстинктивное неприятие, а когда прислужник, ставя на стол принесенный сосуд, на какой-то миг нечаянно коснулся тысячника, он едва смог удержать, готовую отдернуться в сторону руку. Ощущение было таким, точно его коснулось что-то противное и холодное – вроде мокрицы… При слуге Олдер не сказал ни слова, но когда тот вновь оставил мужчин рода Остенов самих, спросил у Дорина:

– Давно он у тебя? Я раньше его не видел…

Мгновенно поняв, что таилось за этим вопросом, Дорин улыбнулся самыми краешками красиво очерченных губ.

– Недавно, но в его преданности я уверен – он никак не может быть наушником Владыки…

Олдер не стал спорить – в конечном итоге старший его на какие-то три года Дорин, тоже был посвятившим свою силу Мечнику колдуном. Он командовал «Доблестными», но, в отличие от двоюродного брата, получив лет семь назад тяжелое ранение, сразу же ушел в отставку, и теперь вел спокойную и тихую жизнь в окружении множества слуг и домочадцев. Уход Дорина в тень оказался, в итоге, более чем своевременным, а вот сам Олдер слишком поздно понял, что представляет собой князь Арвиген, и оказался втянутым в бесконечные игры Владыки…

Олдер допил пряное, ароматное вино одним глотком – так, точно оно было затхлой водой, и вновь посмотрел на своего двоюродного брата, собираясь попросить у него в случае гнева Арвигена заступничества за Дари, но так и не произнес ни слова – ни с того, ни с сего болезненно защемило сердце, а уж на него Олдер еще никогда не жаловался. Выдохнув сквозь зубы, тысячник вновь посмотрел на резвящихся у бассейна детей.

Что с ним происходит?.. Почему дом Дорина с каждым часом все больше кажется ему душным склепом? Пытаясь разобраться в своих ощущениях, Олдер чуть прикрыл глаза – таким образом, он немного отгородился от яркого света и назойливой боли.

Дорина и этот дом он знал с самого детства – когда отец приезжал в Милест, то всегда останавливался у тогдашнего главы Остенов, и сам Олдер быстро сошелся с его сыном… В те далекие времена его и Дорина частенько принимали даже не за двоюродных братьев, а за родных – в этом были повинны общие для всех Остенов черты, но у Дорина они были по-настоящему точеными – красиво вырезанные крылья прямого носа, скульптурный лоб, миндалевидные, темно-карие глаза… Олдер рядом со своим братом смотрелся эдаким дичком, но последнее не волновало, ни Дорина, ни его самого.