Не родись красивой - Марта Раева

— Слушай, Катя, я уже просил тебя быть на «ты» в разговоре со мной. Ты потому не переходишь на дружеский тон, что считаешь нашу дружбу временной?

— Костя, как я могу быть с вами на короткой ноге? Точно так же — как я могу надеяться на продолжение нашего общения? Где вы, а где я?

— Что это? — И он передразнил с неприятной интонацией последние Катины слова: где вы, а где я?

— Разве непонятно? — заговорила Катя с волнением в голосе. — Есть такое выражение: знать свое место. Так вот я как раз знаю свое место. Недавняя школьница, не представляющая из себя ничего значительного, санитарка — самый низший чин в больнице. Разве не так?

Наступило молчание. Костя продолжил разговор, но при этом сменил тему:

— Знаешь, Катя, для недавней школьницы твоя речь очень впечатляет, она такая правильная, что почти совершенна.

Катя уставилась на Костю возмущенно: так перевести важный разговор на другие рельсы может человек, который не принимает ее слова всерьез. И потом даже успокоилась. Хорошо, что и ее не принимает всерьез. Так даже легче пережить его выписку из отделения. Встала, чтобы поскорее покинуть палату и успокаивающим, профессиональным голосом проговорила:

— Больной, уже поздно, надо засыпать.

Костина реакция была неожиданной: он пропел первую строчку знакомой детской песенки: «Спят усталые игрушки, книжки спят». Голос оказался приятным и музыкальный слух был отменный. Катя с улыбкой продолжила: «Одеяла и подушки ждут ребят…» Вот так всегда: шутки, приколы так и сыпались на нее во время их разговоров. И этот закончился, с грустью подумала Катя, выходя из палаты хотя. Однако была рада, что осмелилась высказать наболевшее.

Утром зашла в Костину палату и, увидев, что он спит под капельницей, тихонько стала протирать мебель, пол, а когда взглянула в его сторону, заметила, что он лежит с открытыми глазами. Легонько похлопал по краю своей кровати — так просил подойти. Сняв перчатки, Катя села на стул, но Костя продолжал настаивать, чтобы она села на кровать. Выполнить его просьбу было очень опасно, потому что мог зайти кто угодно, но покорилась.

Костя взял ее за руку и заговорил:

— Катюша… Давно хотел так тебя назвать. Сегодня можно все сказать. Когда буду уходить, хотел бы, чтобы ты пришла попрощаться. Если не придешь, смертельно обижусь. И дай твой телефон, я тебе запишу свой номер, а себе — твой. — Затем вернул телефон. — Иди теперь работай, Катюша.

Катя долго помнила то, как он произнес ее имя, доброту, которая исходила из его глаз, когда держал ее руку в своей руке. Но, конечно же, ее, как нарочно, отправили на склад за перевязочными материалами, и когда, вернувшись, торопливо забежала в его палату, она была пуста. Ее оттолкнула, входя, хорошенькая Настя со словами: «Посторонись! Еще поплачь, брошенная ты наша… Тебя Нина Николаевна обыскалась».

Стараясь не показывать горькое разочарование, Катя направилась к сестре-хозяйке, но ее остановил возглас: «Катя, постой!». Со вспыхнувшей надеждой обернулась — но это ее окликал Митя.

Костя, разочарованный тем, что Катя не смогла проводить его, продолжал ждать, и когда усаживался, еще оглядывался. Понимал, что можно было позвонить ей, но решил это сделать, устроившись на новом месте. Палата существенно отличалась от прежней — была новой с иголочки и светлой, много было разных технических приспособлений за спинкой удобной кровати. С Митей поговорили о разных пустяках, улыбался его шуткам, на сердце даже полегчало. И настроение совсем поднялось, когда Митя предложил написать Кате письмо.

— А ты напиши ей письмецо, ведь еще наговоришься по телефону, и я отнесу Кате. Ей будет приятно, да и сам успокоишься.

Он ушел в ординаторскую к лечащему врачу, а Костя, подумав, решил, что совет друга очень даже ничего. Писал недолго, решил, чем будет короче, тем лучше. Свое расстройство решил выразить искренними словами и сочинить фразы, опровергающие то, что она наговорила ему вчера вечером.

Когда передавал письмо, спросил у Мити:

— Ты был вчера там, где Катя живет? Да, она мне сказала, что видела тебя. Это рядом, близко?

— Здесь рядом, недалеко от набережной. Хороший район, не слышно соседней шумной улицы. И дом старый московский, добротный.

— Ты говорил с ней? О чем?

— Да так, ничего особенного. Предложил подвезти ее на работу, но она отказалась, сказала, что идти недалеко, совсем рядом.

— И все?

— Ну, она не очень-то была разговорчива, торопилась. Но я знаю, что ты хочешь услышать. Одета скромно, не похожа на знакомых нам искательниц приключений, да ты и сам это знаешь. Пальто только легкое, не по погоде, вязанные шапочка, шарф и варежки. Наверно, сама вязала. И в свете фонаря лицо было такое милое… чудесное. Скоро несомненно превратится в красавицу. Если фея поможет… Если же не поможет, ее ждет участь вполне обычная, а может быть, не очень завидная. Как у поэта: будет бить тебя муж-привередник и свекровь в три погибели гнуть. Ничего не изменилось… Поэтому: не гляди же с тоской на дорогу, и за тройкой вослед не спеши…

— Однако… Всегда догадывался, что ты заядлый скептик. А как же это: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет.

— Потому что… кони все скачут и скачут, а избы горят и горят.

— Да, ладно, кончай, знаю, что с культурной памятью у тебя все в порядке. Что там с судом, ты узнал? Кого на этот раз хочет подставить этот подлец?

— Всё отлынивает, хочет выкарабкаться. Но куда там… Авария на его совести, разберутся, думаю, и раздадут всем сестрам по серьгам. Хорошо еще — жертва только ты, а не пешеход.

— Я его чуть не убил… Если бы не был прикован к металлической кровати, точно — убил бы… Предлагал такое!.. Знаешь, и тут без Кати не обошлось. Приняла удар на себя.

— О чем это ты? Все о Кате да о Кате… Давай письмо, передам вместе с приветом.

— Ладно. Ты клинья к ней не подбивай, понял?

— Да понял, понял… Когда ей звонить будешь?

— Пусть пообедает… А ты иди сейчас, чтоб до обеда встретился.

— Ты такой чувствительный… Не ожидал от тебя…

— Вот влюбишься, тоже себя не узнаешь, — засмеялся Костя.

Друзья перемигнулись и расстались.

Когда Митя увидел Катю выходящей из Костиной палаты и окликнул ее, отметил на ее лице радость, мгновенно сменившуюся разочарованием. Неприятно кольнуло в сердце, понял, что это была зависть к другу. Снова поразился тому воздействию, которое оказывала на него эта девушка. Скромная, неприметная — и необыкновенная. Что в ней было такого? Почему-то уже в который раз при взгляде на нее в нем возникает радостное волнение, которое усиливается, когда она вот так стремительно поворачивается и смотрит на него каким-то необычным взглядом. Или это ему так кажется?.. Письмо взяла и улыбнулась ему благодарно — как подарком желанным одарила.