Под псевдонимом "Мимоза" - Арина Коневская

Мария осознала, что единственным, кто смог бы ее понять и поверить ей, был Нилов. Но он недавно умер. Ей вспомнилась вдруг Кирсановка: яблоневый сад, старый дом с покосившимся крыльцом. В просторной комнате с занавешенными окнами царила таинственная тишина. В углу перед иконой Божией Матери Одигитрии теплилась лампада. Тяжело больной Конрад Федорович полулежал на узком диване, укрытый теплым пледом. Подозвав Машу поближе и жестом указав на этажерку у стены, еле слышно проговорил:

— Видите? Там над двумя книгами синяя такая папка — это для вас, Мария! Когда прекратите гнаться за призраками, тогда и раскройте ее — там нечто интересное для вас, документы еще с 20-х годов и по сей день засекреченные, и вообще много всего. Но никому об этом ни слова! — ведь знаете, какой у нас первый-то отдел? И не проговоритесь Антонову — он-то больше всех заинтересован. Гм, да и дома-то у себя не храните, лучше бы у того, кто от науки далек. Господь вас вразумит…

Та самая синяя папка теперь хранилась на антресолях у подруги детства Софки Янгель, которой содержание папки было неизвестно, да и вовсе неинтересно — выпускницу Гнесинки волновала только музыка…

«Вот и настал час открыть ее, вплотную заняться… Но времени-то совсем нет, — подумала Ивлева. — А ведь Конрад Федорович-то предупреждал, что спешка — это от дьявола! Нет, надо сначала все взвесить… Да он тогда еще в последний раз сказал так грустно: “Не забывайте, деточка, — чтобы что-то найти, нужно что-то потерять“… И Маше тогда показалось, что многое в ее жизни уже потеряно.

* * *

Через месяц Мимозе позвонил Леонид Метельский — бывший ее однокурсник. Со студенческих лет ему нравилась только она. Именно нравилась, поскольку для любви он просто был не создан — с его холодным сердцем и неприглядной внешностью. Полноватый и маленький Леня, по прозвищу Колобок, с детства ощущал себя обиженным судьбой. Но учился всегда с легкостью на одни пятерки. И возмужав, с горечью осознал, что ни одной симпатичной девушке он «просто так» никогда не будет интересен. И тогда же решил: «Я создан для карьеры». Сильный интеллект и выдающаяся работоспособность Ленчика сделали свое дело: к тридцати пяти годам он поднялся на недосягаемую для его сверстников высоту, став помощником секретаря ЦК партии — по сути, второго человека в стране. Метельский и до сих пор не был женат, делал Маше предложение неоднократно. Она же старалась сохранить с ним только приятельские отношения, как и со всеми другими воздыхателями. И догадалась, наконец, что именно Метельский «сосватал» ее «серому кардиналу». Ведь Колобок был настолько упорным в достижении своих целей, что до сего дня не терял надежды «заполучить» Ивлеву в жены во что бы то ни стало. С сим намерением он и решил приблизить Машу к окружению своего «заоблачного» шефа, нашептав ему о чрезвычайных дарованиях молодой профессорши.

— Собирайся-ка, Машер, на ковер — через три дня шеф ждет тебя к двум часам! Да не вздумай робеть перед ним, он скромняг-то не очень жалует! Если что, я тебя подстрахую, ясно?

— Уж куда яснее, Ленчик! Я ведь догадалась, что свиданье-то у Редозубов именно ты подстроил.

— А если и так, сама же потом будешь благодарить меня, Машер!

Очутившись в просторном кабинете на Старой площади перед приподнявшимся из-за стола грузным боссом, Мимоза слегка поежилась. Но вмиг сосредоточившись, пожала протянутую ей липковатую руку «небожителя».

Кинув на Ивлеву тяжелый взгляд из-под квадратных очков, Юрий Власович приступил к делу:

— Нам прежде всего надо показать истинную роль некоторых деятелей партии и культуры, — как вы на это смотрите, Мария Силантьевна? Ну, серию передач сделать, в журналах осветить, а?

Слушая ее внимательно, «серый карди» одобрительно кивал:

— Да-да, верно, все, что под запретом было — и бунинские «Окаянные дни», епископа Евлогия, Шульгина, Замятина. А про самиздат-то не забыли? — Надежду Мандельштам, Гинзбург-Аксенову?

Удивляясь соглашательской реакции патрона, Маша осмелилась произнести:

— Не пора ли, Юрий Власович, перестать из Сталина «козла отпущения» за все большевистские грехи делать и наконец-то к неприкасаемой фигуре Ильича перейти и к другим тоже? Ведь подлинную их роль в истории надо скрупулезно исследовать, прежде чем дешевые журналистские ярлыки навешивать?

— Ну насчет Ленина я с вами категорически не согласен! Его письма, комментарии-то о расстрелах церковников — вещи взрывоопасные, да и история с Инессой Арманд… Рано еще об этом, люди наши не поймут. А вот о Бухарине что-то положительное, да и о Троцком, разумеется, стоит подумать, а?

— О Троцком?! Положительное?! — не выдержала Мария и взорвалась, — ведь именно он вместе со Свердловым начинал ликвидацию казачества! Гм… а в Петрограде не с благословения ли «иудушки» Троцкого «красный террор» разразился, когда десять тысяч лучших, образованнейших русских интеллигентов и дворян были расстреляны без суда и следствия?!

В сей миг «босс» впал в такую неописуемую ярость, что надолго замолчал, подумав: ах вот ты какая девица «вумная», ну погоди, интеллигентка, ты у меня еще попляшешь! А вслух, еле сдерживая себя, произнес:

— Ваша запальчивость, товарищ Ивлева, мне понятна, но могу на этот счет с вами и поспорить…Но не здесь и не сейчас…

Затем он долго еще говорил, что необходимо привлекать наш народ к современной западной культуре. Постоянно рекламировать технические достижения Запада, его успехи во всех сферах.

— Ну а главная наша задача — раскрывать ужасы сталинизма — до полнейшего умопомрачения! И обязательно осмеивать военных, ведь армия, вот увидите, скоро совсем не нужна станет — против кого воевать-то нам? Ведь врагов таких, как раньше были, у нас теперь нет.

Такая откровенность потрясла Ивлеву, и она посмотрела на него с неподдельным изумлением.

— Да, тяжелая миссия нам с вами предстоит. Надо подробнее все это обсудить после отпуска. Метельский известит вас, — завершил беседу патрон.

Когда Маша медленно покидала сановный кабинет, ноги не подчинялись ей, заплетаясь одна за другую. Лишь в секретариате, когда к ней подскочил Метельский, ей удалось унять внутреннюю дрожь.

— Ну, Машер, не так страшен черт, согласна? С шефом всегда договориться можно, поверь мне — матерому функционеру, — с довольной усмешкой сказал Колобок, — ну а со мной иметь дело — сплошное удовольствие, не так ли? В отпуск-то к закордонным предкам двинешь как всегда? Созвонимся, Машер?

Ну и обстановочка! Стены давят, будто потолок вот-вот рухнет, сам воздух от напряжения звенит. Будто кругом все невидимой какой-то стальной паутиной затянуто. Похоже, что этот монстр из ума выжил? Что на самом-то деле замыслил? Куда клонит? — размышляла Маша, пытаясь сбросить с себя омерзительный осадок от визита к боссу.

О таком крутом повороте она раньше и подозревать не могла.

* * *

На венском вокзале Мимозу встречали родители: оба худые, похожие на два тонких деревца с недавно облетевшей листвой. Как постарели, а я о них так мало думаю! — кольнуло в ее дочернем сердце.