Последний Катон - Матильда Асенси

— Понимаете, сестра, — поспешил прервать меня Турнье, снова беря слово и начиная медленно вышагивать внутри круга слушателей, — изображенный на фотографиях мужчина замешан в тяжком преступлении против католической церкви и против других христианских церквей. К сожалению, мы не можем предоставить вам более подробную информацию. Мы хотим, чтобы вы с максимальной конфиденциальностью провели анализ некоторых знаков в виде странных шрамов, которые нашли у него на теле, когда сняли одежду для вскрытия. Шрамирование, скарификация, кажется, именно так правильно называется нанесение этих, как бы лучше выразиться, ритуальных татуировок или племенных отметин. Кажется, у некоторых древних культур было в обычае украшать тело церемониальными ранами. В частности, — сказал он, открывая папку и оглядывая фотографии, — раны этого бедолаги действительно любопытны: они изображают греческие буквы, кресты и другие столь же — художественные? — изображения. Да, несомненно, они именно художественные.

— Монсеньор хочет сказать, — вдруг прервал его высокопреосвященство государственный секретарь, сердечно улыбаясь, — что вам нужно проанализировать все эти символы, изучить их и представить нам наиболее полное и точное их толкование. Конечно, для этого вы можете использовать все ресурсы тайного архива и любые другие средства, которыми располагает Ватикан.

— В любом случае доктор Салина может рассчитывать на мою полнейшую поддержку, — заявил префект архива, обводя глазами присутствующих в поисках одобрения.

— Спасибо за предложение, Гульельмо, — заметил его высокопреосвященство, — но хотя обычно сестра Оттавия работает под твоим руководством, в этом случае это будет не так. Я надеюсь, ты не обидишься, но с этой минуты и до окончания отчета сестра приписывается к государственному секретариату.

— Не беспокойтесь, преподобный отец, — мягко добавил монсеньор Турнье, делая рукой жест элегантной отстраненности. — В распоряжении сестры Оттавии будет неоценимая помощь присутствующего здесь Каспара Глаузер-Рёйста, капитана швейцарской гвардии и одного из самых ценных агентов Его Святейшества. Он является автором этих фотографий и координирует проводимое расследование.

— Ваши преподобия…

Это послышался мой дрожащий голос. Четверо прелатов и военный снова обернулись ко мне.

— Ваши преподобия, — повторила я со всем смирением, на которое только была способна, — я бесконечно благодарна вам за то, что вы подумали обо мне, когда речь зашла о таком важном деле, но, боюсь, я не смогу за него взяться… — Я еще больше смягчила тон моих слов, чтобы продолжить: — Не только потому, что в данный момент я не могу оставить проводимую мною работу, занимающую все мое время, но и потому также, что я не имею основных знаний, позволяющих работать с базами данных тайного архива, и мне понадобилась бы также помощь антрополога, чтобы свести воедино самые важные моменты исследования. Я хочу сказать… ваши преподобия… что, мне кажется, я не в состоянии выполнить эту задачу.

Когда я закончила говорить, признаки жизни подал только монсеньор Турнье. Пока остальные не могли и слова сказать от удивления, у него на губах забрезжила саркастическая ухмылочка, которая заставила меня заподозрить его открытое нежелание воспользоваться моими услугами, выраженное до того, как я вошла в кабинет. Я прямо слышала, как он презрительно говорит: «Женщина?..» Так что это именно его насмешливый и язвительный взгляд заставил меня перевернуть все на сто восемьдесят градусов и сказать:

— …Хотя, если хорошенько подумать, я, пожалуй, могла бы взяться за эту работу, если только мне дадут на нее достаточно времени.

Издевательская гримаса монсеньора Турнье исчезла как по мановению волшебной палочки, и все остальные сразу сбросили напряженное выражение лица и выразили свое облегчение удовлетворенными вздохами. Признаюсь, одним из величайших моих грехов является гордыня во всех своих вариациях: высокомерие, тщеславие, надменность… Никогда мне не удастся в этом в достаточной мере раскаяться или выполнить достаточную епитимью, но я не в состоянии оставить без внимания брошенный мне вызов или смириться перед провокацией, подвергающей сомнению мой ум или мои знания.

— Великолепно! — воскликнул его высокопреосвященство государственный секретарь, хлопнув себя ладонью по колену. — Значит, не о чем больше и говорить! Слава Богу, проблема решена! Очень хорошо, сестра Оттавия, с этого момента капитан Глаузер-Рёйст будет рядом с вами, чтобы оказать вам любую необходимую помощь. Каждое утро перед началом работы он будет вручать вам фотографии, а в конце дня вы будете ему их возвращать. Есть ли у вас вопросы перед тем, как приступить к делу?

— Да, — удивленно ответила я. — Разве капитан сможет входить со мной в помещения тайного архива с ограниченным доступом? Он мирянин и…

— Конечно, сможет, доктор! — заверил меня префект Рамондино. — Я лично позабочусь о том, чтобы подготовить ему удостоверение сегодня же вечером.

Игрушечный солдатик (чем же еще являются швейцарские гвардейцы?) готов был положить конец почтенной вековой традиции.

Я пообедала в кафетерии архива и посвятила остаток вечера тому, чтобы убрать и спрятать все, что лежало на моем столе в лаборатории. То, что приходилось откладывать мое исследование «Панегирика», раздражало меня гораздо больше, чем мне хотелось признать, но я попала в собственную ловушку, да и как бы там ни было, я не могла уклониться от прямого приказания кардинала Содано. Кроме того, полученное задание интриговало меня вполне достаточно, чтобы испытывать легкий зуд извращенного любопытства.

Когда все было приведено в идеальный порядок и готово к началу новой работы на следующее утро, я взяла свои вещи и пошла домой. Пройдя через колоннаду Бернини, я вышла с площади Святого Петра через улицу Порта-Анджелика и рассеянно прошла мимо многочисленных сувенирных лавок, все еще переполненных сумасшедшим количеством туристов, прибывших в Рим в связи с великим Юбилеем. Хотя воришки квартала Борго приблизительно знали служащих Ватикана, с началом Святого года (в первые десять дней января в город прибыло три миллиона человек) их число увеличилось за счет съехавшихся со всей Италии опасных карманников, так что я хорошенько прижала к себе сумку и ускорила шаг. Вечерний свет медленно растекался на западе, и я, всегда испытывавшая перед этим светом некоторый страх, не чаяла укрыться в доме. Осталось совсем немного. К счастью, главная настоятельница моего ордена решила, что иметь одну из своих монахинь на такой значительной должности, как моя, стоило того, чтобы купить квартиру неподалеку от Ватикана. Так что мы с тремя сестрами оказались первыми обитательницами крохотной квартирки на площади Васкетте с видом на барочный фонтан, который в старые времена питался целительной Ангельской водой, обладавшей способностью врачевать желудочные расстройства.

Сестры Ферма, Маргерита и Валерия, все вместе работавшие в расположенной неподалеку школе, только что вернулись домой. Они были на кухне, готовили ужин и весело обсуждали разные мелочи. Ферма, старше всех по возрасту, ей было пятьдесят пять лет, все еще упрямо придерживалась форменной одежды — белой блузки, жакета цвета морской волны, такого же цвета юбки ниже колена и толстых черных чулок, — которую она начала носить после отмены монашеских облачений. Маргерита была старшей в нашей общине и возглавляла школу, где все три работали, она была всего на несколько лет старше меня. Наши отношения с течением лет стали из отдаленных сердечными и из сердечных дружескими, но глубины в них не было. Наконец, юная Валерия, родом из Милана, учила в школе самых маленьких, четырех- и пятилетних малышей, среди которых было все больше детей эмигрантов из Азии и арабских стран со всеми вытекающими из этого проблемами общения в классе. Недавно я видела, как она читала толстую книгу об обычаях и религиях других континентов.