Последний Катон - Матильда Асенси

Глаузер-Рёйст встал со стула и направился к компьютеру.

— Я ничего не могу вам сказать.

Он быстро нажал на несколько клавиш, и принтер затрещал и начал выдавать бумагу.

— Мне необходимо знать кое-что еще, — возразила я, потирая переносицу под очками. — Возможно, вы знаете что-то, что могло бы облегчить мне работу.

Кремень не поддался на мои просьбы. С помощью кусочков клейкой ленты, которые он отрывал зубами, он выклеил на обратной стороне двери (это было единственное место, остававшееся свободным в моей маленькой лаборатории) выползающие из принтера страницы, так что получилось полное изображение человеческого тела.

— Я могу помочь вам чем-то еще? — закончив, спросил он, поворачиваясь ко мне.

Я презрительно посмотрела на него.

— Вы можете посмотреть с этого компьютера базы данных тайного архива?

— С этого компьютера я могу посмотреть любую базу данных в мире. Что вы хотите узнать?

— Все, что вы сможете найти о шрамировании.

Не медля ни секунды, он принялся за работу, а я взяла несколько разноцветных фломастеров из ящика стола и решительно встала перед бумажным силуэтом. Через полчаса я довольно точно воспроизвела скорбную карту ран трупа. Я недоумевала, почему здоровый, сильный мужчина тридцати с лишним лет позволил подвергнуть себя таким пыткам. Это очень странно.

Кроме греческих букв, я нашла семь прекраснейших крестов, каждый из которых полностью отличался от всех остальных: латинский крест на внутренней стороне правого предплечья и крест латинского типа иммисса (с короткой перекладиной в центре столба) в том же месте на левом предплечье; на спине были пнистый крест (из бревен) на шейных позвонках, другой, египетский крест анх, красовался на грудном отделе позвоночника, и последний, вилчатый крест находился на поясничном отделе. Остальные два креста были косой (в форме буквы «ха») и греческий, расположенные на задней части бедер. Разнообразие поражало, хотя все они имели нечто общее: они были защищены или вписаны в квадраты, круги и прямоугольники (похожие на средневековые оконца или бойницы) с одинаковой маленькой лучистой короной наверху, напоминавшей по форме зубья пилы и всегда имевшей семь зубцов.

В девять часов вечера мы умирали от усталости. Глаузер-Рёйсту удалось найти всего несколько скудных упоминаний о шрамировании. Он поверхностно объяснил мне, что это религиозный обычай, практикуемый в ряде стран центральной Африки, куда, к нашему сожалению, не входила Эфиопия. Похоже, что в этом регионе примитивные племена натирали порезы на коже, сделанные, как правило, острыми, как ножи, кусочками тростника, особой смесью трав. Мотивы орнаментов могли быть очень сложными, но, по существу, соответствовали геометрическим фигурам священных символов, зачастую связанных с каким-то религиозным ритуалом.

— И все?.. — разочарованно спросила я, увидев, что он умолк после такого краткого рассказа.

— Ну, есть еще кое-что, но это не имеет особого значения. Келоиды, то есть утолщенные и разбухшие рубцы, на женском теле считаются настоящим сексуальным соблазном для мужчин.

— Ах вот как!.. — удивленно ответила я. — Вот это здорово! Мне никогда и в голову бы не пришло.

— Так что, — бесстрастно продолжал он, — мы так и не знаем, почему эти шрамы находятся на теле этого мужчины. — Кажется, именно тогда я впервые заметила, что глаза у него вылинявшего серого цвета. — Еще один любопытный факт, хотя для нашей работы он тоже не имеет никакого значения: в последнее время эта практика входит в моду среди молодежи разных стран. Ее называют боди-арт или перфоманс-арт, и одним из самых рьяных ее защитников является певец и актер Дэвид Боуи.

— Не может быть… — вздохнула я, чуть усмехнувшись. — Вы хотите сказать, что они дают себя резать ради удовольствия?

— Ну, — пробормотал он в такой же растерянности, как я, — это как-то связано с эротизмом и чувственностью, но как-то объяснить это я бы не смог.

— Даже не пытайтесь, спасибо, — отрезала я, мертвая от усталости, и встала в знак окончания этого первого изнурительного рабочего дня. — Пойдемте отдыхать, капитан. Завтра нам предстоит очень долгий день.

— Позвольте, я отвезу вас домой. В такое время вам лучше не ходить по Борго одной.

Я слишком устала, чтобы отказываться, так что я снова подвергла свою жизнь риску в этом потрясающем автомобиле. Прощаясь, я поблагодарила его не без некоторых угрызений совести за свое с ним обращение, которые, впрочем, быстро улетучились, и вежливо отказалась от его предложения заехать за мной на следующее утро; я уже два дня не была на мессе и не собиралась ее больше пропускать. Я встану пораньше и перед тем, как снова взяться за работу, пойду в церковь Сан-Микеле-и-Магно.

Когда я вошла, Ферма, Маргерита и Валерия смотрели по телевизору старый фильм. Они заботливо оставили мне в микроволновке горячий ужин, так что я съела немного супа (без аппетита, за день я насмотрелась слишком много шрамов) и перед сном закрылась ненадолго в часовне. Но в этот вечер я не смогла сосредоточиться на молитве, и не только потому, что слишком устала (так оно и было), но и потому, что троим из моих восьми братьев и сестер взбрело в голову позвонить мне с Сицилии, чтобы спросить, собираюсь ли я приехать на праздник, который мы организовывали в честь нашего отца каждый год в день святого Джузеппе. Всем троим я сказала, что да, собираюсь, и в отчаянии отправилась спать.

Начиная с того первого дня, нам с капитаном Глаузер-Рёйстом довелось пережить несколько сумасшедших недель. Закрывшись в моей лаборатории с восьми утра до восьми или девяти вечера с понедельника по пятницу, мы перебирали те немногие данные, которые у нас были, в свете скудной информации, которую получали из архивов. Решение загадки с греческими буквами и христограммой оказалось относительно простым по сравнению с титаническим усилием, которого потребовала расшифровка тайны семи крестов.

На второй день работы, лишь войдя в лабораторию и закрывая дверь, я мельком глянула на наклеенный на дерево бумажный силуэт, и тут разгадка греческих букв бросилась мне в лицо, словно перчатка, брошенная, как вызов чести. Она была так очевидна, что казалось невероятным, что накануне вечером я ее не увидела, хотя в свое оправдание я вспомнила, что была очень уставшей: при чтении от головы к ногам и справа налево семь букв складывались в греческое слово «СТАВРОС» (ΣΤΑΥΡΟΣ), которое, естественно, означает «крест». На данном этапе было уже очевидно, что все, что было на этом медного цвета теле, было связано с одной и той же темой.

Через несколько дней, перечитав несколько раз вдоль и поперек (безуспешно) историю бывшей Абиссинии (Эфиопии) и просмотрев самые разнообразные документы о греческом влиянии на культуру и религию этой страны, просидев долгие часы за штудированием десятков книг по искусству всех эпох и стилей, пространных досье по сектам, присланных различными отделами тайного архива, и исчерпывающей информации о христограммах, которую капитан смог получить по компьютеру, мы сделали другое довольно значительное открытие: монограмма имени Христа, нанесенная на грудь и живот эфиопа, соответствовала одному из вариантов, называемому «монограммой Константина», который перестал использоваться в христианском искусстве с VI века нашей эры.