Покой, игра, развитие - Дебора Макнамара

В этом огороженном мирке красно-желто-синих горок, качелей, песочниц и лесенок перед нами предстают «моментальные снимки» величия, чуда и испытаний, с которыми сталкиваются взрослые, растящие маленьких детей. В этих крохах есть потенциал развития и перспектива зрелого будущего. Пропасть между нынешней незрелостью и будущей зрелостью кажется громадной. Сейчас это нечуткие, импульсивные, любопытные и поглощенные собой маленькие люди. Дети думают не так, как мы, говорят не так, как мы, ведут себя не так, как мы, но мы должны заботиться о них.

Когда я была маленькой, я ощущала благоговение и трепет, наблюдая, как фасолинки пускают ростки в банках, набитых влажными бумажными полотенцами. Как в сказке бобовые ростки тянулись к свету, высвобождаясь из оболочки семян. Как в фасолине мог уместиться проект ее развития? Как она могла вдруг явить свету новую жизнь?

Дедушка часто водил меня по своему огороду, радуясь моему любопытству и увлеченностью миром природы. Он был опытным садовником, и его забавляло мое нетерпение по поводу того, что нужно ждать, пока растения вырастут. Он учил меня, как ухаживать за почвой, какие особые условия требуются каждому растению и как внимательно наблюдать за ними. Когда он делился щедрыми дарами своего сада, я ощущала благодарность за его неустанную заботу. Знаю, он бы с удовольствием наблюдал, как мои дети выкапывают картошку, словно это клад.

Теперь с таким же благоговением и увлеченностью я смотрю на то, как растут маленькие дети. Преобразование, которое происходит в раннем возрасте, – это не что иное, как волшебство. Дети появляются на свет из водной среды с неразвитым зрением и речью, без возможности передвигаться. Со временем они учатся ходить и говорить, делают шаги к взаимодействию с людьми и предметами. Как маленькие ученые они «проводят исследования» и «берут образцы» из своего окружения, вновь открывая обыденную жизнь. У них непревзойденные задор и жажда учиться. Они так стремятся постичь мир, что их совершенно не заботит собственное неведение. Мы отмечаем их рост на стене, а они, оставаясь верными своему потенциалу, развиваются прямо у нас на глазах.

Больше всего я ценю в маленьких детях то, как незрелость влияет на их видение окружающего мира. Они оперируют неполными данными и не могут охватить всю картину. Я видела, как дошкольник спросил у полицейского, показывая на наручники: «Это у вас подставки для кофе?» Другой ребенок интересовался, почему полицейский разбивает стекло дубинкой, чтобы открыть дверь вместо того, чтобы «просто открыть дверь за ручку, как мы». Маленькие дети изо всех сил складывают единую картину мира по кусочку, а их вопросы – это ее новые фрагменты. 4-летний мальчик заявил маме: «Ветчина берется от свиньи, потому что и то и другое розового цвета». А еще он был уверен, что «когда свиньи стареют, они просто ходят и ходят, пока не отвалится ветчина». Мир, который видят маленькие дети, не ограничен логикой взрослых.

С помощью науки мы пытаемся понять маленьких детей – начиная от разгадки развития мозга и эмоций и заканчивая воспитанием самоконтроля. Несомненно, это выдающиеся открытия, но меня пленило то, что наука не в состоянии объяснить. Как нам измерить детскую радость, досаду и удивление, которые они испытывают, узнавая мир? Как-то раз, открыв шторы, я наблюдала, как мои дети были заворожены пылинками, сияющими на солнце. И несмотря на то, что у меня мелькали мысли о чистоте дома, мне было удивительно, как они могли считать пыль такой очаровательной.

Мы выступаем проводниками наших детей в незнакомом мире, а они транслируют нам его обратно. Благодаря своему свежему взгляду, они открывают нам то, к чему мы уже привыкли или что уже не замечали. Простые вещи становятся приятнее и притягательнее – от встречи с божьей коровкой до восхитительного вкуса мороженого. Маленькие дети живут мгновением, и если мы за ними последуем, они возьмут с собой и нас.

Дети – любопытные и удивительные существа, поэтому вопрос, как нам их растить, одновременно обескураживает и увлекает. Тысячелетиями мы воспитывали их в согласии с культурной традицией и в соответствии со средой, в которой мы находимся. Семья и община поддерживали ребенка, давая ему ответы на ключевые вопросы: «Кто я такой?», «Откуда я появился?», «Где мое место?» Когда мы берем на себя ответственность за заботу о детях, мы в первую очередь сталкиваемся с необходимостью учитывать, как они развиваются. Какие условия нужны для здорового развития?

Родители не видят недостатка в советах по поводу физических потребностей маленьких детей. По мере того как они растут, мы внимательно следим за их здоровьем, питанием и физической формой. Мы измеряем рост, вес, температуру и двигательное развитие, чтобы определить, что мы на правильном пути. Когда они заболевают, мы ухаживаем за ними, веря в то, что у организма есть защитные силы, которые помогут выздороветь. Кажется, мы интуитивно доверяем потенциалу, который направляет физическое развитие веками, и понимаем, что наша роль заключается в обеспечении условий для здоровья наших детей.

Но помимо этого, ребенок растет психологически, развиваясь по направлению к индивидуальности и самостоятельности. И этот процесс также управляется врожденным внутренним потенциалом. Как и в случае с физическим развитием, психологический рост не гарантирован, если не будет создано правильных условий. Информация и рекомендации по эмоциональному и социальному благополучию детей доступны, однако эти материалы зачастую избыточны и невразумительны. Советы отличаются от эксперта к эксперту, и порой здравые мысли перемешаны с теми, что находятся в отрыве от науки о развитии. Естественную родительскую проницательность и интуицию заменяют чужими инструкциям по воспитанию детей.

Литература по воспитанию психологически здоровых детей становится все сложнее для понимания из-за конкурирующих и противоречивых точек зрения. Превалирующая парадигма бихевиоризма[4] и теории научения находится в полном противоречии с моделью развития и подходом на основе отношений. Бо́льшая часть сегодняшних методик и практик родительства основана на бихевиористских взглядах на человеческую природу, поддерживаемых специалистами, которые обучались в рамках этого подхода. В основе бихевиоризма лежит убеждение, что для понимания или изменения чьего-либо поведения необязательно понимать эмоции или намерения.[5] Б. Ф. Скиннер, психолог и ведущий сторонник бихевиористского подхода, считал, что эмоции скрыты и недоступны. Он был сосредоточен на поведении, которое можно контролировать и оценивать. Эмоции рассматривались как мешающие переменные, как побочные продукты поведения, но не как причины, лежащие в его основе.[6] В бихевиористском подходе и в теории научения поведение ребенка формируют, а зрелости обучают. Невысказанное предположение заключается в том, что ребенок учится быть зрелым под руководством родителей, а не родители растят ребенка до зрелости, обеспечивая условия для взросления. Отец бихевиоризма Джон Б. Уотсон говорил: «Дайте мне дюжину здоровых, нормально развитых младенцев и мой собственный особый мир, в котором я буду их растить, и я гарантирую, что, выбрав наугад ребенка, смогу сделать его по собственному усмотрению специалистом любого профиля – врачом, адвокатом, торговцем и даже попрошайкой или вором – вне зависимости от его талантов, наклонностей, профессиональных способностей и расовой принадлежности его предков».[7] Последствие этих слов – распространение воспитательных практик, опирающихся на такие методы корректировки признаков незрелости, как негативное и позитивное подкрепление, вознаграждения, последствия и принуждение. Борьба с незрелым поведением ребенка находится в центре внимания, а родительские навыки используются для изменения приобретенных реакций. В этом подходе эмоции в значительной степени игнорируются, и считается, что их можно исправить, наладив поведение и мышление.