Боль - Цруя Шалев

остановке, добралась до дома и, не раздеваясь, забралась в постель, отбросив мешки с вещами, и лежала там с открытыми и сухими глазами, пока не пришла мать. Ирис не отвечала на ее вопросы, потому что не слышала их, не отвечала на ее мольбы встать, поесть или принять душ. Под сухими глазами ее тело застыло и оставалось в одном и том же положении в течение долгих дней.

– Однажды я была парализована горем, – рассказала она Микки незадолго до того, как они поженились. – Меня парализовало на несколько недель, но теперь я в порядке, и это уже не вернется.

Микки, конечно, хотел узнать больше, но она разочаровала в этом и его. Только ее мать время от времени болтала, выдавая то одну, то другую деталь, не замечая угрожающих взглядов дочери.

– Да, была драма, у кого не было любовной драмы в семнадцать лет? – заключала Ирис, пытаясь преуменьшить значение произошедшего даже для самой себя и концентрируясь на предательстве матери, а не на сути.

А в чем суть? Иногда она задавалась этим вопросом. В том, что она едва не умерла от любовного недуга? И что в этом более удивительного: ее болезнь или выздоровление? Тот факт, что в конце концов ей это удалось – заново выбрать свою жизнь, заново родиться в полной, медленно заполняющейся пустоте?

Когда выросла ее дочь, Ирис стала напряженно следить за ее любовной жизнью, опасаясь подобной трагедии, но Альма довольствовалась короткими, поверхностными связями, что, конечно, тоже могло служить поводом для беспокойства, но все-таки не столь сильного. Так или иначе, она вовсе не склонна была делиться с нею своими проблемами. Да и сын ее выглядел спокойным и беззаботным рядом с девушкой, которая носит его трусы, и похоже, что такой ужас им в скором времени не угрожает, и можно уже перестать следить за юной парочкой. Боль тем временем постепенно успокоилась, оставив тело каким-то оглушенным. Ирис чувствовала, будто оно взирает на нее издалека, заставляя медленно подняться с дивана, усесться перед компьютером, как обычно, писать еженедельное обращение директора вместе с объявлениями и инструкциями, вопросами и ответами. О чем ей писать этим вечером? Может быть, попытаться вдохнуть жизнь в последние несколько учебных недель, между Днем памяти и праздником Шавуот, – в этот период всеобщей усталости, когда большая часть года уже позади, но еще далеко не конец, в период куда более судьбоносный, чем кажется, – ведь если что-то еще и может измениться, то оно изменится именно теперь, в электрическом поле между памятью и обновлением.

Глава третья

Уже долгие годы она не видела на часах такого времени: три часа сорок минут ночи. Невыносимое время. Уже долгие годы она строго соблюдала режим сна так, словно от этого зависела ее жизнь. К десяти она уже начинала готовиться ко сну.

– Погоди немного, к чему такая спешка? – иногда ворчал Микки, сидя перед телевизором. – Сейчас начнется фильм, его так рекомендовали Дафна и Гиди! – Или: – Этот сериал просто прелесть, тебе обязательно понравится!

А иногда он ничего не говорил, только провожал ее горестным взглядом.

– Я должна выспаться, завтра у меня напряженный день, с утра у меня назначено заседание, – объясняла она.

Но даже когда никакого заседания не было, она всегда приходила в школу самой первой. Стоя каждое утро у ворот, зимой и летом, она встречала учащихся, желала им доброго утра, помнила их всех по именам, обменивалась несколькими словами с их родителями. Но Микки это не впечатляло.

– Знаешь, ты здесь не единственная много работаешь. Не тебе одной рано вставать.

– Извини, Микки, я устала как черт, глаза слипаются, – пробормотала она, вывернувшись из-под его руки.

Ирис знала, его бесит не столько то, что она уходит спать так рано, сколько ее решение превратить комнату Альмы, несколько месяцев назад уехавшей из дома, в собственную спальню.

– Ничего личного, Муки, – попыталась она его успокоить. – Мне удобнее спать одной, вот и все. Этот совместный сон – просто первобытный обычай, люди только мешают друг другу, даже научные исследования это подтверждают. Тебе же самому не нравится, что я бужу тебя, когда ты храпишь!

Да, он, конечно, ожидал, что она будет с любовью принимать его храп, и, конечно же, не ожидал, что убежит в полуторную кровать Альмы и закроет дверь перед его носом.

– Я не хочу тебя обижать, просто мне надо выспаться. В конце концов, какое это имеет отношение к нашей близости? – твердила она, совершенно искренне веря, что никакого.

В самом деле! Можно подумать, что любовью занимаются во сне, что кто-то ведет во сне душевные разговоры! Так или иначе, когда Альма вернется, Ирис освободит ее комнату и вернется на двуспальную кровать. Но кто бы мог подумать, что Альма будет появляться так редко, в лучшем случае раз в месяц, и ее пустующая спальня станет постоянным домом для оставленных на прикроватной тумбочке вещей. Крем для век, стакан воды, носки – постоянно мерзнут ноги, – лосьон для рук, книга-другая – все это множилось и росло, пока Альма не выпалила во время своего последнего визита:

– Отлично, мама, ты завладела комнатой! Хочешь, чтобы я вместо тебя спала с папочкой?

Конечно, Ирис поспешно собрала свои вещи и сложила их на прежнее место, и уже решила, что у нее нет выбора и нужно вернуться спать к Микки, но с сожалением заметила, что все, что так раздражало ее раньше, теперь, после полной свободы, стало раздражать в сто раз сильнее. После бессонной ночи, проведенной с ним рядом, она почувствовала, что с нетерпением ждет, когда дочь наконец освободит постель и уйдет, вернется в квартиру в Тель-Авиве, которую снимала с подругой. А вечером, когда так и случилось, Ирис была уже настолько без сил, что так и не смогла толком поговорить с дочерью, узнать чуть больше о ее делах и о дальнейших планах, хотя Альма, скорее всего, сумела бы отвертеться от подобного разговора, даже если бы имела дело с гораздо более внимательной матерью, ведь у девчонки ни забот, ни планов, кроме как работать по ночам официанткой в том ресторане на юге города и отсыпаться днем.

Как у них выросла такая дочь, начисто лишенная малейших амбиций и устремлений? С раннего детства она не задерживалась ни в одном кружке, ничем не интересовалась, только часами сидела перед телевизором или перед зеркалом. Все эти годы она видела, как много работают ее родители, но так ничего и не усвоила. Даже если Ирис бы и удалось поговорить с