Дальний Восток: иероглиф пространства. Уроки географии и демографии - Василий Олегович Авченко

ни автомобильные, ни железные дороги. Мне известны люди, которые из Владивостока в чукотский Певек летают через Москву – проще и быстрее. До Колымы или Камчатки из Владивостока добраться никак не дешевле, чем до Москвы. Ближе ли Приморье к Чукотке или Камчатке, чем к Москве? Не факт. В Москве дальневосточники бывают чаще, чем в «соседних» регионах: дорого, сложно, нет повода.

Всё это – наброски к ещё никем не сформулированной теории зауральской относительности. Альтернативная, русская, лобачевская, неевклидова география.

Дальневосточный километр кажется одновременно длиннее и короче европейского. Логистика разорвана: если на Чукотку нет дорог, мерить это расстояние европейским аршином бессмысленно. В Европе тысяча километров – всегда тысяча километров. В России, а на Дальнем Востоке в особенности, сто километров могут быть длиннее тысячи. Именно в силу закона зауральской относительности никому не известна точная длина Транссиба: на стеле во Владивостоке значится число 9288, на Ярославском вокзале Москвы – 9298. «Что толку, что Сибирь не остров, что там есть города и цивилизация? да до них две, три или пять тысяч вёрст!» – воскликнул Гончаров, возвращаясь сушей с охотоморского побережья в Петербург. Позже это ощущение назовут «островным синдромом» дальневосточников. «Свет мал, а Россия велика», – записал Гончаров и прибавил: «Приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы всё-таки будете только проезжий». И ещё: «Какой детской игрушкой покажутся нам после этого поездки по Европейской России!» Переваливая через Джугджур и сплавляясь по Мае, Гончаров вёл себя на удивление мужественно, не теряя ни самообладания, ни юмора: «А слава Богу, ничего: могло бы быть и хуже». Вот ответ на вопрос, как русские смогли освоить Сибирь. Даже в медлительном барине, которого напрасно путают с его героем Обломовым, обнаруживаются выносливость, смелость, известное безразличие к своей судьбе, киплинговский имперский инстинкт.

Страна Тартария

Что такое Дальний Восток, никто точно не знает.

В России под Дальневосточным федеральным округом понимают одиннадцать «субъектов федерации» – от корейской границы до американской, от Ледовитого океана до Монголии. На Западе понятие Far East выходит далеко за пределы нашего ДВФО: Корея, Япония, Китай, Лаос, Филиппины, Индонезия… Но и Запад – понятие размытое, условное, ненаучное, и термин «Азиатско-Тихоокеанский регион» всяк понимает по-своему, то ограничивая его восточными берегами Евразии, то присовокупляя некоторые сухопутные азиатские государства, северо– и южноамериканское побережья и весь Тихий океан.

Дальний Восток не так уж давно обособили, выделив из Восточной Сибири. В 1885 году в Петербурге вышло исследование географа Франца Шперка «Россия Дальнего Востока»; в 1908-м естествоиспытатель Николай Слюнин опубликовал работу «Современное положение нашего Дальнего Востока»; год спустя при царском правительстве появился Комитет по заселению Дальнего Востока… но по-настоящему этот термин утвердился и распространился уже в советский период.

Тихоокеанский флот в его досоветском изводе именовался Сибирской флотилией, притом что базировались корабли сначала в Николаевске-на-Амуре, а затем во Владивостоке. Муравьёв-Амурский, штаб-квартира которого располагалась в Иркутске, назывался генерал-губернатором Восточной Сибири; отдельное Приамурское генерал-губернаторство с хабаровской штаб-квартирой появится позже. Браконьеры Джека Лондона били котиков у «берегов Сибири» – у Камчатки и Командор. За рубежом и теперь вся зауральская Россия часто зовётся Сибирью, амурский тигр – сибирским[4] и так далее; как будто вся Россия состоит из Москвы, Петербурга и – Сибири.

Возможно, так оно и есть; да и в самой России ещё в начале ХХ века вся восточная необъятность именовалась Сибирью. Даже в 1940-х географ и писатель Владимир Обручев называл остров Врангеля между Восточно-Сибирским и Чукотским морями «далёкой Сибирью». В 1920-х его же герои говорили: «Будем ли мы строить в России, Туркестане или Сибири…», противопоставляя России не только Туркестан, но и Сибирь, даром что первый и вторая входили в состав как Российской империи, так и СССР. Пржевальский писал о возвращении с Уссури и Амура «через Иркутск в Россию». У Вересаева: «“Какая это моя Сибирь, я сам из России”, – огрызался заруганный сторож…» Под Россией порой понимали (и понимают) не только государство, но определённую географическую область – центральную Россию, историческую Русь.

Термин «Дальний Восток» активно применялся в связи с полуфантомной Дальневосточной республикой, обе столицы которой находились в Забайкалье. После вливания ДВР в РСФСР на месте первой возникла Дальневосточная область, включавшая, помимо прочего, Прибайкальскую и Забайкальскую губернии, территории которых в 2000 году отнесли к Сибирскому федеральному округу. В это же время Якутия, до 1990-х не считавшаяся Дальним Востоком, попала в границы Дальневосточного федерального округа; с другой стороны, ещё в 1963 году Якутию включили в Дальневосточный экономический район.

В 2018 году в пределы ДВФО втащили Бурятию с Забайкальским краем, которые прежде относили к Сибири. Но Забайкалье осталось равным самому себе. Как раньше оно не совпадало с енисейско-обской, сердцевинной Сибирью, так теперь оно отличается от тихоокеанского Дальнего Востока. Границы федеральных или военных округов не всегда адекватны сложившимся общностям.

Мы говорим «сибирский характер», не противопоставляя при этом сибиряка русскому. «Дальневосточник» – понятие ещё более молодое, неустоявшееся; текучее, как керосин, колеблющееся, как мираж, нестабильное, как радиоактивный изотоп.

Едва ли стоит противопоставлять дальневосточников жителям других регионов России. Обобщение – всегда упрощение, а значит, искажение; нужно долго всматриваться, чтобы заметить отличия, оттенки, переливы – тонкие, неформулируемые, фиксируемые каким-то шестым или седьмым органом чувств.

Определения «тихоокеанский» и «дальневосточный» нередко существуют на равных: геологический институт во Владивостоке называется Дальневосточным, географический – Тихоокеанским. Из представления о том, что «Дальний Восток» изжил себя и не соответствует ни сегодняшнему, ни тем более завтрашнему дню, родился термин «Тихоокеанская Россия». Академик, географ Пётр Бакланов считает: в словах «Дальний Восток» слышны относительность и евроцентризм. Академик, историк Виктор Ларин говорит: «Может быть, для Европы мы и дальние, но для Азии и тем более для самих себя – нет». «Дальний Восток» – это что-то далёкое на востоке; может быть, даже не совсем Россия? Морская составляющая этим термином вообще уведена за кадр: слишком долго мы считали себя сухопутным народом. Но ведь Дальний Восток – не только суша и даже не только двухсотмильная экономическая зона России, но и выход в океан. «Дальний Восток» ориентирован вовнутрь, «Тихоокеанская Россия» – вовне. Говоря о Тихоокеанской России, мы вбираем в поле зрения океан (а это – рыба, нефть, транспорт, космос…), одновременно подчёркивая российскую принадлежность территорий и акваторий. Тихоокеанская Россия – распахнутая в океан бесконечность, прочно связанная с родным материком. Вместо «дали» и «востока» – Россия на Тихом океане.

Переименовывать Дальний Восток в Тихоокеанскую Россию, впрочем, было бы неправильно уже потому, что эти понятия