Законы Трампа. Амбиции, эго, деньги и власть - Майкл Краниш

Уходя со встречи, Трамп остановился, чтобы пожать руку одной из редакторов, Карен Аттиа, которая задала ему вопрос о его красноречии, вызывающем жаркие споры, и о его влиянии на страну, которая становится все коричневее и чернее. «Я надеюсь, что я ответил на ваш вопрос», – сказал Трамп. Потом он улыбнулся, посмотрел прямо на Аттиа, и добавил: «Прекрасно». Он не говорил о ее вопросе.

Аттиа не ответила. Удивившись, что кандидат в президенты прокомментировал ее внешний вид, она не рассердилась, «просто застыла в изумлении», сказала она. «Он был очарователен, харизматичен, не скрытный или упорствующий. Я думала о том, что он сказал. И я вспомнила, что это именно тот человек на конкурсах красоты, который дефилирует со своей женой и дочерью и говорит, что если бы она не была его дочерью, то он начал бы с ней встречаться. И я пришла к выводу, что мы получили полный опыт Трампа».

В нескольких квартал от этого места, на спортивной арене, где проходила игра «Вашингтон Уизардз» и «Кэпиталз», тысячи еврейских активистов собрались для того, чтобы послушать долгожданную речь Трампа к Американо-израильскому комитету по общественным связям по его подходу относительно безвыходной израильско-палестинской ситуации. Десятки раввинов и других людей объявили о своих планах байкотировать это событие, как в связи с тем, что Трамп обещал оставаться «нейтральным» в разговорах между Израилем и палестинцами, так и потому, что призыв Трампа запретить мусульманам въезд на территорию США прозвучал для многих евреев как пугающий отголосок тех санкций, с которыми их родители и прародители столкнулись в Европе. Даже несмотря на то, что дочь Трампа Иванка вышла замуж за ортодоксального еврея и приняла иудаизм, кандидат настроил против себя многих евреев комментариями во время встречи Республиканской еврейской коалиции, где он сказал, что, вероятно, не получит поддержку многих в этой комнате, потому что он не хочет их денег. Он сказал, что он лучше всего подходит для заключения мирного договора на Среднем Востоке, потому что он хорошо проводит переговоры, «как вы, ребята».

Поэтому Трампу нужно провести работу над ошибками. У него не осталось шансов. Хотя он и говорил, что телесуфлеры должны быть запрещены во время проведения кампаний, теперь он пользуется ими, его взгляд перебегает от одного экрана к другому. В этот момент он был определенно на стороне Израиля. Он выступал против палестинской демонизации евреев. Он напомнил толпе, что он одолжил свой личный самолет мэру Нью-Йорка Руди Джулиани, когда он посещал Израиль спустя несколько недель после атак 9 сентября, и о том, что он был главнокомандующим во время израильского парада в Нью-Йорке в 2004-м, во время вспышек насилия в секторе Газа. Он заверил всех, подметив, что Иванка скоро родит «красивого еврейского ребенка».

Но до того, как речь Трампа заслужила повторяющиеся аплодисменты стоя, в начале его реплик, за шесть рядов до сцены, один раввин в еврейской молитвенной шали встал и выкрикнул в знак протеста: «Этот человек безнравственен. Он вдохновляет расистов и фанатиков. Он поощряет насилие. Не слушайте его». Это не был порыв страсти раввина Шмуэля Херцфельда, руководящего православной общиной в Вашингтоне. Он боролся с этим решением на протяжении нескольких дней. Он советовался со своим собственным наставником раввином, со своим адвокатом, своей женой и семью детьми. Он сказал детям, что он чувствует себя обязанным сказать что-то, «сказать, «что мы знаем, кто ты, и мы видим тебя насквозь». Его дети попросили его не демонстрировать протест, потому что ему могут сделать больно, но Херцфельд пришел к выводу, что у него нет выбора. Он знал, что может потерять членов своей синагоги (и он потерял). Он знал, что он может быть обвинен в некорректной политической позиции (и он был). Но он пришел к выводу, что Трамп показал себя, как «реальную угрозу нашей стране. Я еще никогда не видел подобный тип политической личности в своей жизни. Он бесстыден в своем стремлении вдохновить насилие. Он сквернословит о людях из других стран. Он открыл дверь для уродства, выползающего из тени».

Херцфельда немедленно увели с арены, и Трамп продолжил речь без каких-либо происшествий. Но на следующий день президент Американо-израильского комитета по общественным связям извинился за речь Трампа, сказав, что она нарушила правила группы относительно личных нападок. Трамп был необычайно сдержан в своей манере выражаться, но он назвал президента Обаму «вероятно, худшим, что могло случиться с Израилем», и он вставил неподготовленное «Да!» во время своего заявления, в котором он отметил, что это последний год нахождения Обамы в Белом доме. Он мог появиться, соответствуя всем требованиям на роль президента, но он все равно оставался Трампом.

В тот день Трамп появился выглядящим и говорящим в обычной манере миллиардера – становясь то игривым, то злым, то страстным, то напористы на совершенно другом событии, на торговой площадке в богато украшенном старом здании почтового отделения на Пенсильвания-авеню, которое он спешно переделывал в Интернациональный отель Трампа. За час до того, как должен был появиться Трамп, очередь из желающих запротоколировать данное событие для средств массовой информации растянулась вокруг района. Появилось несколько сотен репортеров, и возможно, лишь горсть из них была заинтересована в реновации федерального офисного здания девятнадцатого века до размеров роскошного отеля в пяти кварталах от Белого дома. Приманкой же служила возможность забросать вопросами Трампа.

Лязг молотков о металл и жужжание электроинструментов раздавались практически до самого появления Трампа. Затем люди в касках и оранжевых жилетах исчезли, оставив лишь безмятежные звуки фортепьяно, серьезное отклонение от агрессивных, ускоряющих пульс музыкальных подборок Трампа, нацеленных на то, чтобы зажечь толпу во время его собраний. Автомобильный кортеж Трампа прибыл, два сверкающих внедорожника, сопровождаемые четырьмя полицейскими машинами и несколькими полицейскими на мотоциклах. Трамп – сопровождаемый более чем десятком помощников в темных костюмах, пухлым человеком в белом костюме руководителя, двумя строительными рабочими и многими управляющими отеля – поднялся в атриум по дороге, выложенной из фанеры, и устроился перед двумя американскими флагами. Отель, как он пообещал, будет «невероятным, с прекрасным мрамором из разных частей мира. Я думаю, это прекрасно для страны, это прекрасно для Вашингтона».

В течение сорока минут репортеры забрасывали Трампа вопросами, ни один из которых не имел ничего общего с проектом Почтового отделения. Они вместо этого хотели поговорить об отсрочке передачи полномочий, о ближневосточной политике, НАТО, насилии на собраниях Трампа. Трамп принял всех посетителей, а затем спросил, не хочет ли кто-нибудь увидеть этот прекрасный и великолепный танцевальный зал. Копошащийся ком журналистов и операторов, масса, ощетинившаяся микрофонами и камерами, зажатая в дверном проеме, окружила Трампа словно амебы. Трамп выглядел так, будто не замечает этого. Он остановился, всматриваясь вверх на экстерьер здания в стиле Романского Возрождения, и отметил: «Это окно 1880 года. Сложно поверить, правда? Это особенное стекло. В нем есть патина». Строительные материалы далеко не являлись тем, зачем пришла сюда эта толпа, и он это знал. Это был тот мир, в котором он жил. Остальное же – толчея, люди, скандирующие его имя, политики нации, шиворот-навыворот – было новым и увлекательным, и тревожным тоже. Сейчас он был наиболее вероятным претендентом на пост президента и для своего следующего действа, некоторые люди сказали, что он должен быть достойным этой роли, и все же он знал, что будет тем, кем всегда был.