Музей обстоятельств - Сергей Носов

Не дождетесь. Он так и будет молчать. Вслух не повторит ни одного текста. Памятники не разговаривают. Даже если их терпение испытывают десятилетиями.

На самом деле, цель опытов неясна. Цель опытов над бронзовым Грибоедовым более чем загадочна.

Что мы имеем? Эпоха меняет эпоху: была улица Дзержинского, стала опять Гороховой. Открыли памятник в 1959, через две недели после ноябрьских праздников и через девять месяцев после того, как отметили скорбную годовщину – 130 лет со дня гибели поэта в далекой Персии. Как раз тогда запустили ракету на Луну. Соответственно появилось перед глазами Александра Сергеевича гордое «Слава советской науке!» Потом его воодушевляли лозунгом «Да здравствует Первомай!» и призывали выполнить решения партийных съездов, начиная с двадцать второго. В советские времена лозунги над улицей Дзержинского висели подолгу, но менялись не часто, репертуар призывов был невелик, причем имели быть даже продолжительные щадящие паузы, позволяющие взгляду Грибоедова отдохнуть на виде Адмиралтейства. Настоящий текстуальный террор по отношению к автору «Горя от ума» начался в постсоветское время. Перед его бронзовыми очками призывы пошли вереницей, потом и вовсе чехардой, потому что дело уже не ограничивалось какой-нибудь одной растяжкой – растягивалось их над Гороховой все больше и больше, и каждая, перебивая других, крикливо взывала к терпеливому Грибоедову. Ему настойчиво советовали взять кредит, зазывали на творческий вечер Жванецкого, на концерт Розенбаума, от него едва ли не требовали сменить у себя в квартире обои, приобрести новый автомобиль, купить фирменные мясопродукты, сделать пластическую операцию и выбрать самый дешевый тариф лучшей из лучших телефонных компаний. Время для памятников течет медленнее, чем для людей. Так что с учетом особенностей восприятия монументов манеру подачи всей этой разнообразной информации можно смело назвать клиповой.

Появление Грибоедова на данном месте в 1959 году пытались мотивировать тем, что вот, дескать, рядом строится ТЮЗ, а Грибоедова в школе проходят. Действительно, вот уже два года как был заложен на Семеновском плацу фундамент нового здания Театра юных зрителей, что давало некоторые преференции историческому Грибоедову, эти места не посещавшему, но зато проходимому в школе, перед, скажем, еще не включенным в школьную программу Достоевским, которому однажды, тем не менее, довелось здесь изрядно померзнуть в ожидании собственной казни. Стало быть, между зданием ТЮЗа и памятником Грибоедову можно допустить наличие связи – отчасти смысловой, но и худо-бедно стилистической тоже. Вид на Адмиралтейство в том конце улицы ко многому обязывает: если там так великолепно, то и здесь тому быть должно конгениальное нечто – в смысле цельности и красоты. В справочниках обычно приводят фотографию памятника Грибоедову на фоне здания ТЮЗа, возвышающегося в глубине Пионерской площади (как именуют Семеновский плац начиная с 1962 года); с двух сторон от Грибоедова тянутся к ТЮЗу параллельные пешеходные пути, выложенные бетонными плитами; за спиной Грибоедова, благо он не видит, приветливо красуются аляповатые фигуры, аллегории всегда охочих до книг юности и девичества (у одной на коленях книга лежит). Короче, в таком педагогическом контексте будто бы и следует воспринимать памятник. По-моему, это неверно. Памятник определенно составляет единство с окружающей средой, но совершенно иного рода. Правильнее воспринимать Грибоедова не на фоне ТЮЗа, не спереди, а со спины, так чтобы видны были рекламные растяжки, которые Грибоедов вынужден читать и без которых его уже давно трудно представить. Именно Гороховая, завешенная растяжками, составляет и смысловое, и стилистическое единство с восседающим в кресле бронзовым Александром Сергеевичем Грибоедовым. Что касается ТЮЗа, он тут вообще ни при чем.

Если мы будем смотреть на Грибоедова со спины, то есть на Грибоедова – читателя этих самых растяжек, мы не сможем не обратить внимание на одну любопытную деталь. Левая нога у него немного подвернута и как бы непринужденно заведена за правую; нам дано увидеть под креслом, на котором сидит Грибоедов, подошву туфли, скажем просто: ботинка – такая вот небрежность в посадке. Если памятник в очках – это редкость, то памятник, демонстрирующий подошву ботинка, – нечто вообще исключительное. Мы способны разглядеть подошву целиком, с каблуком, вполне отчетливым, фактурным, и для этого нам не надо подлезать под кресло, достаточно остановиться за правым плечом Грибоедова, в крайнем случае (кто невысок), подняться на парапет, отделяющий газон от пешеходной дорожки. Мы увидим: подошва почти перпендикулярна поверхности пьедестала. Сама по себе она интереса не представляет. Знаменателен необычный выверт ноги. Непринужденность ли позы выражается этим жестом? Попробуйте-ка так сесть и так вывернуть ногу, да еще обутую в ботинок. Больно будет. Нет, господа, это не что иное, как судорога. Судорогой сводит левую ногу Грибоедова.

Вот и листы бумаги, случайно ли они сползают с колена? Еще мгновение – и действительно соскользнут!.. Правая рука – в безвольной расслабленности – даже не пытается их удержать. Ну-ка, ну-ка… Что с левой рукой? – локоть лежит на спинке кресла, другой опоры нет у руки, долго ли можно ее держать в таком положении? Да ведь тяжелая рука Грибоедова просто съезжает со спинки кресла, соскальзывает!.. Через секунду она упадет!.. И он потеряет равновесие!.. И, завалившись на сторону, рухнет вниз с шестигранного пьедестала, выполненного по рисунку архитектора В. И. Яковлева. И вся история.

Но это будет через секунду-другую, то есть никогда не будет, потому что тем роковым мгновениям должным образом предшествует одно, остановленное навечно мгновение – бесконечная секунда перед глубоким обмороком, в который вот-вот упадет (и не упадет) Грибоедов.

Так вот в чем дело! Вот откуда выражение отрешенности на лице – это отрешенность человека в предобморочном состоянии! Боли он уже не чувствует (в голеностопном суставе), он еще находит силы сидеть, но уже поплыл, поплыл, теряет сознание.

Допекли. Достали. Перед глазами темно. А так хотелось досочинить монолог Фамусова… Вот тебе вместо Фамусова: «КРЕДИТ до 1500000 US…» – «…5 % скидка…» – «…твой идеальный стиль…»

«Забудь геморрой!» – с указанием адреса клиники.

И не будет пытке конца.

Чкалов-на-трубе

Несколько лет назад внучатые племянницы Чкалова сфотографировались для журнала «Плейбой». Об этом я вспомнил, узнав из Сети о криминальной драме, оборвавшей жизнь одного пожилого скульптора, азербайджанца, когда-то работавшего в Ленинграде.

Окна его мастерской выходили на школьную спортплощадку, благополучно исчезнувшую в конце перестройки; с тех пор это место (угол Чкаловского проспекта и Пионерской улицы) знаменито гнездом пивных ларьков-павильонов. Сейчас тут сравнительно респектабельно: прошли времена, когда коробки ларьков иного фасона укреплялись решетками против ночных громил, а паленую водку можно было купить не только в бутылке, но и в пластиковом стаканчике с подогнанной крышечкой, бережно упакованную на манер сметаны. Лично я пивал тут, главным образом, пиво – это когда случай сводил меня с детским писателем Николаем Федоровым, жителем соседней улицы. Открыв по банке «Невского», мы, как здесь было принято, устраивались «у Чкалова», то есть рядом с весьма необычным художественным объектом, скрытым стеной ларьков от праздного внимания посторонних. Мы не были посторонними, памятник нас не стеснялся, был с ними прям, откровенен, был таким, каким он и был. Я любил рассматривать его. От Федорова я и узнал, кто его автор.